Где апельсины зреют
Шрифт:
Конуринъ, задравъ голову, осматривалъ входъ въ игорный домъ.
— Этакій подъздище-то великолпный! У иного дворца подъздъ въ сто разъ хуже, говорилъ онъ.
— На кровныя денежки дураковъ построенъ. Они ихъ сюда наносили, — отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Дураковъ… Однако, здсь вся Европа играетъ, возразила Глафира Семеновна.
— Ничего не обозначаетъ. На средства всхъ европейскихъ дураковъ. Умные люди здсь играютъ, что-ли? Умный человкъ въ рулетку играть не станетъ.
— Поди ты! У тебя все дураки. Отчего-же т не дураки, которые
— Въ стуколку или въ проклятую дтскую вертушку!.. — воскликнулъ въ свою очередь Конуринъ. — Помилуйте, матушка Глафира Семеновна, что вы говорите! Въ стуколку у тебя карты въ рукахъ и всю ты эту музыку видишь, а здсь какъ теб эти самые… маркеры они что-ли, что вотъ при вертушкахъ-то?
— Крупье…
— Ну, а здсь какъ теб крупье машину пуститъ, такъ ты и долженъ врить, что это правильно. А вдь онъ можетъ пустить и шибче и тише, съ какимъ-нибудь шуллеришкой стачавшись. Знай я, что пойдетъ вертушка тише или шибче — сейчасъ у меня другой разсчетъ.
— Да вдь вы еще не видали, какъ здсь вертушку пускаютъ и судите потому, какъ въ Ницц ее пускаютъ. А здсь Монте-Карло… здсь на всю Европу… здсь совсмъ другіе порядки…
— Да вдь и вы еще не видали.
— Не видала, но много читала про эту рулетку. Однако, что-же мы не входимъ въ нутро, Николай Иванычъ? Толпимся на подъзд и безъ всякаго толку… — заговорила Глафира Семеновна.
— Дай, матушка, зданіе-то осмотрть. Успешь еще деньги-то свои отдать. Хорошъ подъздъ, но одного въ немъ не хватаетъ… — произнесъ съ ироніей Николай Ивановичъ.
— Ахъ, какой знаменитый архитекторъ выискался! Чего-же это не хватаетъ-то?
— А вотъ тутъ надъ подъздомъ должна быть надпись на всхъ европейскихъ языкахъ: “здсь дураковъ ищутъ”.
— Да полно вамъ! Ну, что это въ самомъ дл! Вс дураки, дураки… Вы очень умны, должно быть?
— Самый первый дуракъ, иначе-бы сюда не пріхалъ.
Разговаривая на эту тему, они обошли кругомъ весь игорный дворецъ, посмотрли съ откоса внизъ, гд въ стрльбищ проигравшіеся игроки, вымщая свою злобу на невинныхъ голубяхъ, бьютъ ихъ изъ ружей, и снова подошли съ главному входу.
— Бдные голубки! — вздыхала Глафира Семеновна.
— Здсь, душечка, жалости нтъ, здсь и людей не жалютъ — отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Но я удивляюсь, какъ это не запретятъ для удовольствія голубей разстрливать.
— Здсь ничего не запрещаютъ. Человка даже до застрла доводятъ. Нашего-же родственника въ третьемъ году чуть не до сапогъ раздли, ты сама знаешь.
— Ахъ, вы все про одно и тоже. Ну, что-жъ, входите.
Они вошли. Уже совсмъ стемнло и везд зажгли электричество. Представляющій изъ себя верхъ роскоши вестибюль блисталъ электричествомъ. Въ немъ толпилась нарядная публика, очень мало разговаривавшая и съ удивительно озабоченнымъ дловымъ выраженіемъ на лицахъ. Ни веселья, ни улыбки Ивановы и Конуринъ ни у кого не замтили. Ежели кто и разговаривалъ, то только полушопотомъ. Только у бюро игорнаго дома стоялъ нкоторый говоръ.
— Билеты на входъ надо взять,
— Да конечно-же… Видите, люди берутъ, отвчала Глафира Семеновна и повела мужа и Конурина въ бюро.
— Комбьянъ пене? спрашивалъ Николай Ивановичъ у юркаго конторщика въ очкахъ и съ перомъ за ухомъ. — Комбьянъ антре?
— Votre carte, monsieur?.. спросилъ тотъ и забормоталъ цлую тираду, пристально разглядывая Николая Ивановича сквозь очки.
Николай Ивановичъ, разумется, ничего не понялъ.
— Глаша! Что онъ за рацею такую передо мной разводитъ? задалъ онъ вопросъ жен.
— Карточку твою для чего-то проситъ. Спрашиваетъ откуда мы, гд живемъ.
— Тьфу ты пропасть! Люди деньги принесли имъ, а онъ къ допросу тянетъ! проговорилъ Николай Ивановичъ, доставая свою визитную карточку и, подавая ее конторщику, тутъ-же прибавилъ:- Только все равно, мусье, по русски ничего не поймешь.
Конторщикъ принялъ карточку, повертлъ ее, отложилъ въ сторону и опять заговорилъ.
— Имя и фамилію твою спрашиваетъ, перевела Глафира Семеновна и тутъ-же сказала конторщику:- Николя Ивановъ де Петерсбургъ, авекъ мадамъ ля фамъ Глафиръ…
— Батюшки! Да тутъ цлый допросъ… Словно у слдователя. Передай ужъ кстати ему, что подъ судомъ и слдствіемъ мы не были, вры православной.
— Брось, Николай Иванычъ… Ты мшаешь мн слушать, что онъ спрашиваетъ. — Уй, уй, монсье, нусомъ вояжеръ… Команъ?.. Въ Ницц… То бишь… Да, Нисъ… Ахъ, ты Боже мой! Да неужто и гостинницу вамъ нужно знать, въ которой мы остановились!
Глафира Семеновна сказала гостиницу. Конторщикъ все это записывалъ въ разграфленную книгу.
— Допросъ… Допросъ… бормоталъ Николай Ивановичъ. — Переведи ужъ ему кстати, что Петербургскій, молъ, второй гильдіи купецъ… Кавалеръ… 43 лтъ отъ роду. Свои-то года скажешь ему, что-ли?
— Бросите вы шутить, или не бросите?.. огрызнулась на него Глафнра Семеновна.
— Какія, матушка, тутъ шутки! Цлый форменный допросъ. Да дать ему нашъ паспортъ, что-ли? Покрайности не усумнится, что ты у меня законная жена, а не съ боку припека.
— Да допросъ и есть, согласилась наконецъ Глафира Семеновна. — Спрашиваетъ: одинъ день мы здсь въ Монте-Карло пробудемъ или нсколько… Энъ журъ, монсье, энъ журъ… И зачмъ только ему это?! дивилась она.
Конторщикъ писалъ уже что-то на зеленаго цвта билет.
— Знаешь что, Глаша? сказалъ Николай Ивавювичъ. — Я боюсь… Ну, ихъ къ чорту! Уйдемъ мы отсюда. Словно мошенниковъ насъ допрашиваютъ.
— Да ужъ кончено, все кончено.
— Чего: кончено! Вдь это срамъ! Купца и кавалера, домовладльца, извстнаго торговца съ старой фирмой и вдругъ такъ допрашиваютъ!
— Ничего не подлаешь, коли здсь порядки такіе, отвчала Глафира Семеновна, принимая отъ конторщика билетъ на право входа въ игорныя залы, и спросила:- Комбьянъ пене? Рьенъ? переспросила она отвтъ конторщика и прибавила, обратясь къ мужу:- Видишь, какъ хорошо и деликатно, дали билетъ и ни копйки за него не взяли.