Где апельсины зреют
Шрифт:
Онъ плюнулъ, всталъ съ постели и принялся считать переданныя ему вчера Николай Ивановичемъ деньги, оставшіяся отъ размненнаго вчера пятисотфранковаго билета. Денегъ было триста пятьдесятъ два франка съ мдной мелочью.
— Сто сорокъ восемь франковъ посялъ въ апельсинной земл, продолжалъ онъ. — Да утромъ на сваяхъ такую-же препорцію икры выпустилъ. Ой-ой-ой, вдь это триста франковъ почти на апельсинную землю приходится. Триста франковъ, а на наши деньги по курсу сто двадцать рублей. Вотъ она Ницца-то! Въ одинъ день триста французскихъ четвертаковъ увела…
Онъ умылся, вылилъ себ на голову цлый кувшинъ воды, одлся, причесалъ голову и бороду и пошелъ стучаться въ номеръ Ивановыхъ, чтобы узнать спятъ они или встали.
— Идите, идите. Мы уже чай пьемъ… послышалось изъ-за двери.
— Чай? Да какъ-же это васъ угораздило? удивленно спросилъ Конуринъ, входя въ номеръ. — Вдь самовара здсь нтъ.
— А вотъ ухитрились, отвчала Глафира Семеновна, сидвшая за чайнымъ столомъ. — Видите, намъ подали мельхіоровый чайникъ и спиртовую лампу. Въ чайник на ламп мы вскипятили воду, а самый чай я заварила въ стакан и блюдечкомъ прикрыла вмсто крышки. Изъ него и разливаю. Сколько ни говорила я лакею, чтобы онъ подалъ мн два чайника — не подалъ. Чай заварила свой, что мы изъ Петербурга веземъ.
— Отлично, отлично. Такъ давайте-же мн скорй стаканчикъ, да покрпче. Страсть какъ башка трещитъ со вчерашняго, заговорилъ Конуринъ, присаживаясь къ столу.
— Да, хороши вы были вчера…
— Охъ, ужъ и не говорите! вздохнулъ Конуринъ. — Трепку мн нужно, старому дураку.
— И даму компаньонку себ поддли. Какъ это вы ее поддли?
— Вовсе не поддвалъ. Сама поддлась, сконфуженно улыбнулся Коцуринъ.
Начались разговоры о вчерашнемъ проигрыш.
— Нтъ, вообразите, я-то, я-то больше двухсотъ франковъ проиграла! говорила Глафира Семеновна. Взяла у васъ вашъ кошелекъ съ деньгами на храненіе, чтобъ уберечь васъ отъ проигрыша и сама-же ваши деньги проиграла изъ кошелька. Николай Иванычъ сейчасъ вамъ отдастъ за меня деньги.
— Да что говорить, здсь игорный вертепъ, отвчалъ Конуринъ.
— И какой еще вертепъ! Игорный и грабительскій вертепъ. Мошенники и грабители.
И Глафира Семеновна разсказала, какъ какой-то старичишка присвоилъ себ выигрышъ, какъ крупье два раза заспорилъ и не отдалъ ей выигранное.
— Вотъ видите, а вы говорите, что Ницца аристократическое мсто, сказалъ Конуринъ. — А только ужъ сегодня на эти игральныя вертушки я и не взгляну. Довольно. Что изъ себя дурака строить! Взрослый, мужчина во всемъ своемъ степенств и вдругъ въ дтскія игрушки играть! Даже срамъ.
— Нтъ, нтъ… Сегодня мы ждемъ на праздникъ цвтовъ. Разв вы забыли, что мы взяли билеты, чтобы смотрть, какъ на бульвар будутъ цвтами швыряться?
— Тоже вдь въ сущности дтская игра, замтилъ Николай Ивановичъ.
— Ну, что-жъ, ежели здсь такая мода. Съ волками жить, по волчьи выть, отвчала Глафира Семеновна. — Эта игра по крайности хоть не раззорительная.
Послышался легкій стукъ въ дверь.
— Антре… крикнулъ Николай Ивановичъ и самодовольно улыбнулся жен, что выучилъ это
Вошелъ завдующій гостинницей французъ съ наполеоновской бородкой и карандашомъ за ухомъ, поклонился и заговорилъ что-то по французски. Говорилъ онъ долго, Конуринъ и Николай Ивановичъ, ничего не понимая, слушали и смотрли ему прямо въ ротъ. Слушала и Глафира Семеновна и тоже понимала плохо.
— Глаша! О чемъ онъ? спросилъ жену Николай Ивановичъ, кивая на безъ умолка говорящаго француза.
— Да опять что-то насчетъ завтрака и обда въ гостинниц. Говоритъ, что табльдотъ у нихъ.
— Дался ему этотъ завтракъ и обдъ! Вуй, вуй, мусье. Знаемъ… И какъ понадобится, то придемъ.
— Жалуется, что мы вчера не завтракали и не обдали въ гостинниц.
— Странно. Пріхали въ новый городъ, такъ должны-же мы прежде всего трактиры обозрть.
— Вотъ, вотъ… Я теперь поняла въ чемъ дло. Вообрази, онъ говоритъ, что ежели мы и сегодня не позавтракаемъ или не пообдаемъ у нихъ въ гостинниц, то онъ долженъ прибавить цну за номеръ.
— Это еще что! Въ кабалу хочетъ насъ взять? Нонъ, нонъ, мусье… мы этого не желаемъ. Скажи ему, Глаша, что мы не желаемъ въ кабалу идти. Вотъ еще что выдумалъ! Такъ и скажи!
— Да какъ я скажу про кабалу, если я не знаю, какъ кабала по французски! Этому слову насъ въ пансіон не учили.
— Ну, скажи какъ-нибудь иначе. Готелевъ, мусью, здсь много и ежели прибавка цнъ, то мы передемъ въ другое заведеніе. Волензи, такъ волензи, а не волензи, такъ какъ хотите. Компрене?
— Чего ты бормочешь, вдь онъ все-равно не понимаетъ.
— Да вдь я по иностранному. Пене анкоръ — нонъ. Дежене и дине — тоже нонъ, сказалъ Николай Ивановичъ французу, сдлавъ отрицательный жестъ рукой и прибавилъ:- Пойметъ, коли захочетъ. Ну, а теперь ты ему по настоящему объясни.
— Да, ну его! Потшимъ ужъ его, позавтракаемъ у него сегодня за табельдотомъ. Къ тому-же это будетъ дешевле, чмъ въ ресторан. Завтракъ здсь, онъ говоритъ, три франка.
— Тшить-то, подлецовъ, не хочется. Много-ли они насъ тшутъ! Мы имъ и “вивъ ля Франсъ” и все эдакое, а они вонъ не хотли даже второй чайникъ къ чаю подать. Срамъ. Въ стакан чай завариваемъ. Это что, мусье? Не можете даже для русскихъ по два чайника подавать, кивнулъ Николай Ивановичъ на заваренный въ стакан чай и прибавилъ: — А еще французско-русское объединеніе! Нтъ, уже ежели объединеніе, то обязаны и русскіе самовары для русскихъ заводить и корниловскіе фарфоровые чайники для заварки чая.
— Ну, такъ что-жъ ему сказать? — спрашивала Глафира Семеновна.
— Да ужъ чортъ съ нимъ! Позавтракаемъ сегодня у него. Покрайности здсь въ гостинниц ни на какую игорную вертушку не нарвешься. А то начнешь ресторанъ отыскивать и опять въ новый игорный вертепъ съ вертушками попадешь, — ршилъ Конуринъ.
Николай Ивановичъ не возражалъ.
— Вуй, вуй… Ну, деженонъ ожурдюи ше ву, — кивнула французу Глафира Семеновна.
Французъ поклонился и вышелъ.
XX
<