Где апельсины зреют
Шрифт:
И монахи, монахи безъ конца, на каждомъ шагу монахи!
— Да неужели-же это Римъ! Господи Боже мой, я его совсмъ другимъ воображала, произнесла Глафира Семеновна,
— И я тоже… отвчалъ Николай Иаановичъ. — Вотъ это должно-быть древности египетскія, указалъ онъ на громадную древнюю колонну, поросшую травой.
— Какія-же египетскія-то! Въ Рим, такъ римскія. Изъ-за нихъ сюда многіе и дутъ, чтобы посмотрть.
— Ну, изъ-за этого не стоитъ здить, сказалъ Конуринъ. — Вотъ папу римскую посмотрть — дло другое.
— А вотъ и фонтанъ. Смотрите, фонтанъ какой прекрасный! — указывала Глафира
Проводникъ при омнибус, стоя на подножк, говорилъ названія улицъ, зданій и церквей, мимо которыхъ прозжали. Церкви также были срыя, не привтливыя, съ обсыпавшейся всюду штукатуркой, съ отбитымъ мокрымъ цоколемъ. Распахнутыя двери церквей были завшаны полотнищами грязнаго благо и зеленаго сукна, на папертяхъ сидли и стояли нищіе въ грязныхъ лохмотьяхъ; босые мальчишки съ головами, повязанными тряпицами, играли въ камушки.
Опять свернули въ узкій переулокъ и покатили по крупной каменной тряской мостовой.
— Синьоръ! А гд папа? Папа ромъ? Я папы вашего не вижу, — спрашивалъ Николай Ивановичъ проводника.
Тотъ улыбнулся, пробормоталъ что-то смсью итальянскаго съ французскимъ и указалъ рукой направленіе, гд живетъ папа.
Выхали изъ переулка, потянулись опять развалины древнихъ зданій. Развалины, роскошные старинные дворцы, грязные переулки и богатые магазины съ дорогими товарами чередовались безъ конца. Снова переулокъ. Свернули на piazza della Minerva съ колонной, стоящей на слон, и остановились около темнаго непригляднаго дома. Вывска гласила, что это была. гостинница Минерва.
XXXVI
Часа черезъ три посл прізда Ивановы и Конуринъ выходили уже изъ гостинницы.
Они отправлялись осматривать городъ и его достопринчательности. Гостинница произвела на нихъ пріятное впечатлніе, хотя, какъ и всюду во время ихъ заграничнаго путешествія, въ ней не оказалось русскаго самовара, который они требовали, чтобъ заварить чай. За дв комнаты, очень приличныя, взяли только по пяти франковъ. Управляющій гостинницы говорилъ по французски, нашелся даже корридорный слуга, знающій французскія слова, такъ что Глафир Семеновн не пришлось даже покуда пускать въ ходъ и итальянскихъ словъ, которыя она съ такимъ усердіемъ изучала по книжк “Разговоровъ” во время пути. Выходя изъ гостинницы на прогулку, она, какъ и всегда, вырядилась во все лучшее и нацпила даже на себя брилліантовыя брошь, браслетку и серьги. Это не уклонилось отъ наблюденія Николая Ивановича.
— Зачмъ ты брилліанты-то на себя надла? сказалъ онъ. — Знаешь, что Италія страна бандитовъ, сама-же намъ это разсказывала и вдругъ нацпила на себя брилліанты.
— Ну, вотъ… Я про дорогу говорила, а Римъ городъ, обширный городъ, самъ папа римскій въ немъ живетъ, такъ какіе-же могутъ быть тутъ бандиты! Да и какая масса народу повсюду на улицахъ. Вдь мы хали, видли. Раннее утро давеча было, а и то народу повсюду страсть…
— Нтъ, а я, барынька, все-таки мои капиталы изъ сапога не вынулъ, сообщилъ Конуринъ. — Золотой кругляшокъ вотъ на всякій случай у меня въ кошельк вмст съ парой франковъ болтается, а остальной истинникъ
— Да нтъ здсь рулетки, нтъ здсь лошадокъ. Римъ вовсе не этимъ славится, — успокоивала его Глафира Семеновна.
— Все-таки спокойне, когда деньги подъ пяткой въ чулк. Человкъ слабъ.
— Не рулеткой Римъ славится, а своими древностями, развалинами, церквами — вотъ и все.
— А ромъ-то, ромъ… Вдь вы говорили, что ромъ здсь очень хорошій, оттого французы Римъ Ромомъ и зовутъ.
— Вовсе я никогда этого не говорила. Это вы сочинили. Про Римъ я читала. Здсь нужно прежде всего развалины смотрть, потомъ знаменитый соборъ Петра.
— Прежде всего папу римскую.
— Да папу въ собор за обдней и увидимъ. А теперь возьмемъ извощика и пусть онъ насъ возитъ по развалинамъ. Колизей… Тутъ есть Колизей… Театръ эдакій, циркъ, гд людей за наказаніе заставляли съ дикими зврями биться. Вотъ туда мы и подемъ,
— Да, да… И мн говорили, что этотъ самый Колизей нужно посмотрть, когда будемъ въ Рим, подхватилъ Николай Ивановичъ.
Разговоръ этотъ происходилъ на двор гостинницы, гд билъ фонтанъ, были разставлены маленькіе столики и за ними сидли постояльцы гостинницы.
Они вышли на улицу. Ихъ окружило нсколько рослыхъ оборванцевъ. Оборванцы эти, мшая итальянскія, французскія и нмецкія слова, совали имъ въ руки альбомы видовъ Рима въ красныхъ переплетахъ, и выкрикивали: “Coliseum… Pantheon… Forum Romanum… Basilica Julia… Palazzi de Cesari”…
— Вотъ, вотъ… И здсь предлагаютъ видъ Колизея… — сказала Глафира Семеновна, взявъ одинъ изъ альбомовъ.
— Una lira!.. — кричалъ одинъ изъ оборванцевъ, суя альбомчикъ и Конурину, и уступая книжку за франкъ.
— Mezza lira! — прибавилъ другой, уступая книженкууже за полъ-франка.
— Брысь! Чего вы пристали! — отбивался отъ нихъ Конуринъ.
Съ Николаю Ивановичу подбжала оборванная двочка-цвточница, подпрыгнула, сунула ему въ наружный боковой карманъ жакетки букетикъ фіалокъ и стала просить денегъ.
— Ну, народъ итальянцы! Да это хуже жидовъ по назойливости! — разводилъ тотъ руками.
Только что Глафира Семеновна купила себ маленькій альбомчикъ за полъ-лиры, какъ тотъ-же продавецъ сталъ ей навязывать большой альбомъ за дв лиры. Приковылялъ какой-то старикъ съ длинными волосами, въ соломенной шляп и на костыл и совалъ четки изъ черныхъ бусъ. Цвточница и ей успла засунуть букетикъ фіалокъ и выпрашивала монетку. Ивановы и Конуринъ были буквально осаждены со всхъ сторонъ.
— Коше! Коше! замахала руками Глафира Семеновна, подзывая съ себ одного изъ стоявшихъ въ отдаленіи извощиковъ.
Нсколько извощиковъ взмахнули бичами и подкатили къ нимъ свои коляски, направляя лошадей прямо на продавцовъ. Началась перебранка. Продавцы показывали извощикамъ кулаки, извощики щелкали бичами.
— Садитесь, господа, скорй въ коляску. Садитесь! А то насъ порвутъ! кричала мужу и Конурину Глафира Семеновна.
Вс вскочили въ коляску.
— Алле, алле, коше! приказывала Глафира Семеновна, впопыхахъ.