Где апельсины зреют
Шрифт:
— Да что-жъ ты подлаешь! Ужъ и ругаю я себя, да длу не поможешь.
— Хотите я выну свои дорожный ножикъ? Онъ совсмъ на манеръ кинжала, проговорилъ Конуринъ.
— Да, конечно-же, выньте и положите на видномъ мст. Но главное, не спать!
— Какой тутъ сонъ! Съ меня какъ помеломъ сонъ теперь смело.
Конуринъ досталъ ножикъ и, открывъ его, положилъ около себя.
Пріхали на станцію. На платформ опять показался черномазый итальянецъ съ красной ленточкой на шляп и съ щетиной на подбородк.
— Вотъ, вотъ онъ… Нсколько ужъ станцій за нами слдитъ, шляется мимо окна и заглядываетъ въ купэ,
— Дйствительно, рожа ужасно богопротивная. Беременной женщин такая рожа приснится, такъ нехорошо можетъ быть, отвчалъ Конуринъ и выставилъ итальянцу изъ окна на показъ свой дорожный ножикъ, повертывая его.
— Фу, какая досада, что мой револьверъ въ багаж! вздыхалъ Николай Ивановичъ.
Остатокъ ночи мужчины уже больше не спали.
XXXV
Начало свтать. Взошло солнце. Станціи стали попадаться рже. Роскошная растительность исчезла, исчезли и шикарныя виллы. Ни пальмъ, ни апельсинныхъ и лимонныхъ деревьевъ. Исчезли и горы. хали по луговой равнин, залитой еще кое-гд весенней водой. Деревца попадались только изрдка и то какія-то убогія, чуть начинающія распускаться. Не видать было и народа на поляхъ. Только то тамъ, то сямъ бродили волы по лугу. Вмсто виллъ показались развалины каменныхъ строеній, груды строительнаго мусора и щебня. Мстность была совсмъ неприглядная, даже мстами убогая, болотистая, поросшая голымъ свернымъ кустарникомъ.
— Боже мой, ужъ въ Римъ-ли мы демъ? Не завезли-ли насъ въ другое какое-нибудь мсто, вмсто Италіи? — тревожилась Глафира Семеновна, разсматривая окрестности и обращаясь къ своимъ спутникамъ.
— Не знаю, матушка, ничего не знаю, отвчалъ Николай Ивановичъ. — Ты путеводительница,
— Нтъ, я къ тому, что гд-же апельсинныя деревья?
— Какія тутъ апельсинныя деревья! Вся мстность на Новгородскую губернію смахиваетъ. Вонъ верба по канавамъ растетъ.
— Вотъ штука-то будетъ, если насъ въ другое мсто завезли!
— А въ какую мстность насъ могутъ, кром Италіи, завести? спрашивалъ Конуринъ.
— Да ужъ и ума не приложу… разводила руками Глафира Семеновна. — спросить не у кого… Не понимаютъ, не отвчаютъ, махаютъ головами.
— Э, да все равно! Посл Монте-Карлы этой самой я готовъ хоть къ туркамъ, сказалъ Конуринъ. — Муходане — неврные, а ужъ наврное такъ не ограбятъ, какъ ограбили насъ въ Монте-Карл и въ Ницц.
Остановились на полустанк. Опять продажа вина Шіанти въ красивенькихъ бутылочкахъ. Гарсонъ въ куртк и зеленомъ передник совалъ въ окна чашки съ кофе на поднос, булки. Толпился народъ въ шляпахъ съ широкими полями и галдлъ.
— Судя по шляпамъ, мы въ Италіи, да и по итальянски болтаютъ, проговорила Глафира Семеновна. — Нтъ, мы въ Италіи, только ужъ на апельсинное-то царство все вокругъ нисколько не похоже.
Она высунулась изъ окна и кричала ни къ кому особенно не обращаясь:
— Синьоръ! Ромъ… У е Ромъ?.. Ромъ е луанъ анкоръ?
— Roma? переспросилъ гарсонъ съ подносомъ чашекъ съ кофе на плеч и, махнувъ рукой по направленію, куда стоялъ паровозъ, забормоталъ что-то по итальянски.
— Нтъ, въ Римъ демъ… Слава Богу, не спутались, обратилась Глафира Семеновна къ мужу и Конурину. — Но отчего-же
Снова тронулись въ путь. Развалины зданій начали попадаться чаще. Виднлись полуразрушенныя арки, обсыпавшіяся каменныя галлереи, повитыя плющемъ.
— Словно Мамай съ войскомъ прошелъ — вотъ какое мстоположеніе, замтилъ Конуринъ, смотря въ окно.
Въ купэ наконецъ влзъ кондукторъ и сталъ отбирать билеты.
— Ромъ? спросила Глафира Семеновна.
— Roma, Roma… закивалъ онъ головой.
— Слава Богу, подъзжаемъ… А только и мстность-же!
Вдали виднлся громадный городъ съ множествомъ куполовъ церквей. Развалины направо и налво дороги стояли уже шпалерой. Вотъ и крытый желзнодорожный дворъ, куда они въхали. Какъ въ муравейник кишилъ народъ и между ними бросалось въ глаза множество католическихъ монаховъ въ черныхъ одеждахъ, въ коричневыхъ, въ блыхъ, въ синихъ, въ шляпахъ и въ капюшонахъ.
— Римъ! Римъ! По попамъ вижу! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Вонъ сколько ксендзовъ!
Поздъ остановился. Глафира Семеновна выглянула изъ окна и стала звать носильщика.
— Факино! Факино! Иси! кричала она, прочитавъ въ книжк діалоговъ, какъ зовется по итальянски носильщикъ. — Теперь вотъ вопросъ, въ какую гостинницу мы подемъ, обратилась она къ мужчинамъ.
— А надо такъ, какъ въ Ницц. Первая гостиничная карета, которая попадется — въ ту и влземъ, отвчалъ Николай Ивановичъ.
Носильщикъ не заставилъ себя долго ждать, схватилъ ручной багажъ и потащилъ его изъ вагона. У станціи, на улиц, стояло множество омнибусовъ изъ гостинницъ. Сопровождавшіе ихъ проводники, въ фуражкахъ съ позументами, махали руками, выкрикивали названія своихъ гостинницъ и заманивали въ кареты путешественниковъ. Первая карета была съ надписью: “Albergo della Minerwa” и Николай Ивановичъ вскочилъ въ нее.
— Дуе камера? Вузаве дуе камера? спрашивала Глафира Семеновна проводника, показывая ему два пальца и тыкая себя въ грудь.
— Садись. Чего тутъ спрашивать! Довезутъ.
Проводникъ, однако, оказался говорящимъ кое-какъ по французски.
— Prenez place, madame, — сказалъ онъ и подсадилъ Глафиру Семеновну въ карету.
Съ десятокъ нищихъ, въ лохмотьяхъ и въ кожанныхъ сандаліяхъ, — мужчинъ и женщинъ съ грудными ребятами, завернутыми въ грязныя тряпки, — тотчасъ-же окружили ихъ, выпрашивая “уна монета”’.
Но вотъ багажъ взятъ и омнибусъ тронулся. Широкія площади чередовались съ узенькими переулками, черезъ которыя были перетянуты веревки и на нихъ сушилось тряпье, дтскія подстилки. Были вывшены даже перины на просушку. Переулки были переполнены състными лавченками съ вывшенными надъ дверьми зеленью, помидорами, втками съ апельсинами, колбасами, сыромъ въ телячьихъ желудкахъ, мясомъ, битыми голубями. Около нкоторыхъ лавчонокъ дымились жаровни и на нихъ варились бобы и макароны въ котлахъ. У лавокъ было грязно, насорено бумагой, объдками, апельсинными корками. Воняло прлью, тухлятиной. Бродили тощія собаки и обнюхивали сваленную у лавокъ въ груды цвтную капусту, выставленную въ мдныхъ тазахъ и большихъ глиняныхъ чашкахъ вареную кукурузу, бобы, фасоль. Площади были пыльны и мстами поросли травой, дома въ переулкахъ давно некрашены, не ремонтированы, съ обсыпавшейся штукатуркой, кой-гд съ выбитыми стеклами.