Где апельсины зреют
Шрифт:
— Ахъ, Боже мой! Въ Ниццу, въ Ниццу, раздраженно произнесла, Глафира Семеновна.
— Въ Ниццу, въ Ниццу… Ну, теперь, авось, не забуду. Не знаете, когда мы въ нее прідемъ?
— Да на станціи въ Марсел говорили, что завтра рано утромъ.
— Утромъ… такъ… такъ….. Вотъ-то же, чтобы и Марсель не забыть. Марсель, Марсель… А то здилъ по городу, осматривалъ его и вдругъ забудешь, какъ онъ называется. Марсель, Марсель… Жена спроситъ дома, въ какихъ городахъ побывалъ, а я не знаю, какъ ихъ и назвать. Надо будетъ записать завтра себ на память. Марсель, Ницца… Въ Ниццу, стало быть, завтра утромъ… И наконецъ демъ безъ пересадки.
Вынули изъ сакъ-вояжей свои небольшія дорожныя шелковыя подушечки и Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна и тоже стали устраиваться на ночлегъ.
Конуринъ продолжалъ звать.
— А что-то теперь у меня дома жена длаетъ? вспомнилъ онъ опять. — Поди ужъ третій сонъ спитъ. Или нтъ… Что я… Вы говорите, Глафира Семеновна, что когда здсь на юг ночь, то у насъ день?
— Да… въ род этого… отвчала Глафира Семеновна.
— Второй часъ ночи, — посмотрлъ Конуринъ на часы. — Здсь второй часъ ночи, стало быть въ Петербург…
— А тамъ два часа дня… подсказала Глафира Семеновна.
— Да вдь еще давеча вы мн говорили, часа два назадъ, что три часа дня было.
— Ну, стало быть теперь въ Петербург пять часовъ вечера. Нельзя-же такъ точно…
— А пять часовъ вечера, такъ она, пожалуй, посл чаю въ баню пошла. Сегодня день субботній, банный. Охо-хо-хо! А мы-то, гршники, здсь безъ бани сидимъ! звнулъ онъ еще разъ и сталъ сопть носомъ.
Засыпали и Николай Ивановичъ съ Глафирой Семеновной.
Но вотъ туннель кончился, мелькнулъ утренній разсвтъ и глазамъ присутствующихъ представилась роскошная картина. Поздъ шелъ по берегу моря. Съ неба глядла совсмъ уже поблднвшая луна. На лазурной вод бловатыми точками мелькали парусныя суда. По берегу то тутъ, то тамъ росли пальмы, близь самой дороги по окраинамъ мелькали громадныя агавы, развтвляя свои причудливые, рогатые, толстые листья, то одноцвтно-зеленые, то съ желтой каймой. Вотъ показалась красивая двухъ-этажная каменная вилла затйливой архитектуры и окруженная садикомъ, а въ садик апельсинныя деревья съ золотистыми плодами, гигантскіе кактусы.
— Николай Ивановичъ! Иванъ Кондратьичъ! Смотрите, видъ-то какой! Да что-же это мы? Да гд-же это мы? воскликнула въ восторг Глафира Семеновна. — Ужъ не попали-ли мы прямо въ Италію? Апельсины вдь это, апельсины ростутъ.
— Да, настоящіе апельсины, отвчалъ Николай Ивановичъ.
— И пальмы, пальмы. Даже латаніи. Такія латаніи, какъ въ оранжереяхъ или въ зимнемъ саду въ “Аркадіи”. Вотъ такъ штука! Господи Іисусе! Я не слышала, чтобы въ Ницц могли быть такія растенія. Право, ужъ не ошиблись-ли мы какъ-нибудь поздомъ и не попали-ли въ Италію?
— Почемъ-же я-то знаю, матушка! Вдь ты у насъ француженка, вдь ты разговаривала.
— Да вдь кто-жъ ихъ знаетъ! Разговариваешь, разговариваешь съ ними, а въ конц концовъ все равно настоящимъ манеромъ ни чего не понимаешь. Смотри, смотри, цлый лсъ пальмъ! Вотъ оказія, если мы ошиблись!
— Да не проспали-ли мы эту самую Ниццу-то — вотъ что? вмшался въ разговоръ Иванъ Кондратьевичъ. — Вдь вы сказывали, что Италія-то за Ниццей. Ниццу проспали, а теперь въ Италіи.
— И ума приложить не могу! разводила руками Глафира Семеновна, восторгаясь видами. — Смотрите, смотрите, скала-то какая и на ней
— Совсмъ декорація… согласился Иванъ Кондратьевичъ. — Театръ — одно слово.
— Батюшки! заборъ изъ кактусовъ. — Цлый заборъ изъ кактусовъ… кричала Глафира Семеновна. — И лимонная роща. — Цлая лимонная роща. Нтъ, мы наврное въ Италіи.
— Проспали стало-быть Ниццу! сказалъ Иванъ Кондратьевичъ. — Ну, плевать на нее. Въ Италію пріхали, такъ въ Италію, тмъ лучше, все-таки къ дому ближе. А только что-же я шарманщиковъ не вижу? Вдь въ Италіи, говорятъ, весь народъ шарманщики. А тутъ, вонъ ужъ идетъ народъ, а безъ шарманокъ.
— Боже мой! И шляпы на мужикахъ итальянскія, разбойничьи. Нтъ, мы положительно пріхали въ Италію, продолжала Глафира Семеновна.
— Такъ спроси вонъ этого эфіопа-то, что къ намъ въ купэ давеча влзъ, чмъ сомнваться, сказалъ Николай Ивановичъ. — Онъ туточный, онъ ужъ наврное знаетъ, куда мы пріхали.
Глафира Семеновна откашлялась и начала;
— Монсье… се Итали? кивнула она въ окошко. — У сонъ ну апрезанъ?
— Tout de suite nous serons `a Cannes, madame… отвчалъ пассажиръ, осклабившись въ легкую улыбку и приподнимая свою дорожную шапочку.
— Ну, что? Проспали Ниццу? спрашиваетъ Николай Ивановичъ жену.
— Постой… Ничего не понимаю. Надо еще спросить. — Ну, а Ницца, монсье? Нисъ? Ну завонъ дорми и не савонъ рьянъ… Нисъ… Ну законъ пассе Нисъ?
— О, non, madame. А Nice nous serons `a six heures du matin.
— Слава Богу, не прохали! произнесла Глафира Семеновна. — Фу, какъ я давеча испугалась.
— Да ты спроси, Глаша, хорошенько.
— Мэ се не па Итали? снова обратилась Глафира Семеновна къ пассажиру.
— Non, non, madame. Soyez tranquille. L’Italie c’est encore loin.
— Мерси, монсье. Нтъ, нтъ, не прохали. Въ Ницц мы будемъ въ шесть часовъ утра. А только скажите на милость, какой здсь климатъ! Совсмъ Италія. Пальмы, апельсины, лимоны, кактусы. Да и лица-то итальянскія. Вонъ мужикъ идетъ. Совсмъ итальянецъ…
— Безъ шарманки такъ значитъ не итальянецъ, замтилъ Конуринъ.
— Молчите, Иванъ Кондратьичъ! Ну, что вы понимаете! Дальше своего Пошехонья изъ Петербурга никуда не вызжали, никакой книжки о заграниц не читали, откуда-же вамъ знать объ Италіи! огрызнулась Глафира Семеновна и продолжала восторгаться природой и видами. — Водопадъ! Водопадъ! Николай Иванычъ, смотри какой водопадъ бьетъ изъ скалы!
А съ моря между тмъ поднималось красное зарево восходящаго солнца и отражалось пурпуромъ въ синев спокойныхъ величественныхъ водъ. Начиналось ясное, свтлое, безоблачное утро. Изъ открытаго окна вагона вяло свжимъ, живительнымъ воздухомъ.
— Ахъ, какъ здсь хорошо! Вотъ хорошо-то! невольно восклицала Глафира Семеновна.
— Да, не даромъ сюда наши баре русскія денёжки возятъ, отвчалъ Николаі Ивановичъ.
— Cannes! возгласилъ кондукторъ, когда остановились на станціи.
Поздъ опять тронулся и дальше пошли виды еще красиве, еще декоративне. Солнце уже взошло и золотило своими лучами все окружающее. Справа синло море съ вылзающими изъ него по берегу громадными скалами, слва чередовались виллы, виллы безъ конца, самой прихотливой архитектуры и окруженныя богатйшей растительностью. Повсюду розовыми цвтками цвлъ миндаль, какъ-бы покрытыя блымъ пухомъ стояли цвтущія вишневыя деревья.