Где апельсины зреют
Шрифт:
— Si vous prendrez la pension, madame, `ea vous sera `a meilleur march'e.
— Опять пансіонъ! Да что онъ присталъ съ пансіономъ!
— Учитель должно быть, что-ли… отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Да вдь онъ видитъ, что при насъ нтъ дтей.
— А можетъ быть у него пансіонъ для взрослыхъ, для обученія русскихъ французскому языку? Ты спроси, какой у него пансіонъ. Вдь можешь спросить. На столько-то теперь уже по французски насобачилась.
— Все равно намъ не надо никакого пансіона. Такъ беремъ эти комнаты? За одну восемь франковъ, за другую двнадцать въ день хочетъ, пояснила Глафира Семеновна.
—
— Ницца… Ничего не подлаешь. Сюда шалая публика только за тмъ и детъ, чтобы деньги бросать. Самое модное мсто изъ всхъ заграницъ. Хочешь видть, какъ апельсины ростутъ — ну, и плати. Беремъ, что-ли, эти комнаты? продолжала она.
— Постойте, постойте. Нельзя-ли ему “вивъ ли Франсъ” подпустить, такъ можетъ быть онъ изъ-за французско-русскаго единства и спуститъ цну, сказалъ Конуринъ.
— Какое! Это только у насъ единство-то цнится, а здсь никакого вниманія на него не обращаютъ. Ты видлъ сегодня ночью кондуктора-то? Взялъ полтора франка, чтобъ никого къ намъ въ купэ не пускать — и сейчасъ-же къ теб пассажира на ноги посадилъ. Нтъ, ужъ гд наше не пропадало! Надо взять. Беремъ, мусье, эти комнаты! ршилъ Николай Ивановичъ и хлопнулъ француза съ эспаньолкой по плечу.
— Avec pension, monsieur? снова спросилъ тотъ.
— Вотъ присталъ-то! Нонъ, нонъ. У насъ нонъ анфанъ. Мы безъ анфановъ пріхали. Вуаля: же, ма фамъ и купецъ фруктовщикъ съ Клинскаго проспекта — вотъ и все.
Николай Ивановичъ ткнулъ себя въ грудь, указалъ на жену, а потомъ на Конурина.
VI
Переодвшись и умывшись, супруги Ивановы и Конуринъ вышли изъ гостинницы, чтобы идти осматривать городъ. Глафира Семеновна облеклась въ обновки, купленныя ею въ Париж, и надла такую причудливую шляпу съ райской птицей, что обратила на себя вниманіе даже француза съ эспаньолкой, который часа два тому назадъ сдавалъ имъ комнаты. Онъ сидлъ за столомъ въ бюро гостинницы, помщавшемся внизу у входа, и сводилъ какіе-то счеты. Увидавъ сошедшихъ внизъ постояльцевъ, онъ тотчасъ-же заткнулъ карандашъ за ухо, подошелъ къ нимъ и, не сводя глазъ со шляпки Глафиры Семеновны, заговорилъ что-то по-французски.
— Глаша, что онъ говоритъ? — спросилъ Николай Ивановичъ.
— Да говоритъ, что у нихъ хорошій табльдотъ въ гостинниц и что завтракъ бываетъ въ 12 часовъ дня, а обдъ въ 7.
— А ну его! А я думалъ, что-нибудь другое, что онъ такъ пристально на тебя смотритъ.
— Шляпка моя понравилась — вотъ и смотритъ пристально.
— Да ужъ и шляпка-же! — заговорилъ Конуринъ, прищелкнувъ языкомъ. — Не то пирогъ, не то корабль какой-то. Въ Петербург въ такой шляпк пойдете, то за вами собаки будутъ сзади бгать и лаять.
— Пожалуйста, пожалуйста, не говорите вздору. Конечно, ежели вашей жен эту шляпку надть, которая сырая женщина и съ большимъ животомъ, то конечно…
— Да моя жена и не наднетъ. Хоть ты озолоти ее — не наднетъ.
— Зачмъ ты брилліантовую-то браслетку на руку напялила? Вдь не въ театръ идемъ, сказалъ жен Николай Ивановичъ.
— А то какъ-же безъ браслетки-то? Вдь здсь Ницца, здсь самая высшая аристократія
Супруги и ихъ спутникъ вышли на улицу, прошли съ сотню шаговъ и вдругъ въ открывшійся проулокъ увидли море.
— Море, море… заговорила Глафира Семеновна. — Вотъ тутъ-то на морскомъ берегу вс и собираются. Я читала въ одномъ роман про Ниццу. Высшая публика, самые модные наряды…
Они ускорили шаги и вскор очутились на набережной моря, на Jett'e Promenade. Берегъ былъ обсаженъ пальмами, виднлась безконечная голубая даль моря, сливающаяся съ такими-же голубыми небесами. На горизонт бллись своими парусами одинокія суда. Погода была прелестная. Ослпительно яркое солнце длало почти невозможнымъ смотрть на блыя плиты набережной. Легкій втерокъ прибивалъ на песчано-каменистый берегъ небольшія волны и он съ шумомъ пнились, ударяясь о крупный песокъ. Около воды копошились прачки, полоскавшія блье и тутъ-же, на камняхъ, разстилавшія его для просушки.
Компанія остановилась и стала любоваться картиной.
— Почище нашего Ораніенбаума-то будетъ! сказалъ Конуринъ.
— Господи! Да разв есть какое-нибудь сравненіе! воскликнула Глафира Семеновна. — Ужъ и скажете вы тоже, Иванъ Кондратьичъ! А посмотрите, какое зданіе стоить на сваяхъ, на мор выстроено! Непремнно это городская дума или казначейство какое!
— Не хватило имъ земли-то, такъ давай на мор на сваяхъ строить, проговорилъ Николай Ивановичъ.
Они направились по набережной къ зданію на сваяхъ. Это было по истин прелестное зданіе самаго причудливаго смшаннаго стиля. Тутъ виднлся и мавританскій куполъ и прилпленная къ нему китайская башня. На встрчу Ивановымъ и Конурину попадались гуляющіе. Мужчины были почти вс съ открытыми зонтиками срыхъ, гороховыхъ и даже красныхъ цвтовъ.
— Скажи на милость, какая здсь мода! пробормоталъ Конуринъ. — Даже мужчины зонтиками отъ солнца укрываются, словно дамы.
— Что-жь, и мы купимъ себ по зонтику, чтобъ мод подражать, отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Ужъ покупать, такъ покупать надо красные. Пріду домой въ Петербургъ, такъ тогда свой зонтикъ жен подарить можно. “Вотъ, молъ, подъ какими красными зонтиками мы изъ себя дамъ въ Ницц изображали”. А что-то моя жена теперь, голубушка, дома длаетъ! вспомнилъ Конуринъ опять про жену, посмотрлъ на часы и прибавилъ:- Ежели считать по здшнему времени на оборотъ, то стало быть теперь ужинаетъ. Долбанула поди рюмочку рябиновой и щи хлебать принимается. Вдь вотъ поди-жъ ты: мы здсь только что кофею напились утречкомъ, а она ужъ ужинаетъ. Дла-то какія!
Разговаривая такимъ манеромъ, они добрались до зданія на сваяхъ, которое теперь оказалось гигантскимъ зданіемъ, окруженнымъ террасами, заполненными маленькими столиками. Съ набережной велъ въ зданіе широкій мостъ, загороженный ршеткой, въ которой виднлось нсколько воротъ. У однихъ воротъ стоялъ привратникъ, была кассовая будочка и на ней надпись: Entr'ee 1 fr.
— Нтъ, это не дума, — проговорила Глафира Семеновна. Вотъ и за входъ берутъ.
— Да можетъ быть здсь и въ думу за входъ берутъ, кто желаетъ ихнихъ преніевъ послушать, — возразилъ Конуринъ. — Вдь здсь все наоборотъ: у насъ въ Питер теперь ужинаютъ, а здсь еще за завтракъ не принимались, у насъ въ Питер морозъ носы щиплетъ, а здсь, эво, какъ солнце припекаетъ!