Где апельсины зреют
Шрифт:
— Духъ пытливости, Иванъ Кондратьичъ, духъ пытливосги, желаніе видть чудеса природы, кряхтлъ Перехватовъ.
— Да вдь это барину хорошо, тому, кто почище, а купеческому-то сословію на что?
— Ну, насчетъ этого ты молчи! перебилъ его Николай Ивановичъ. — По современнымъ временамъ, у кого деньги есть, тотъ и баринъ, тотъ и почище. Господинъ Перехватовъ! Спросите пожалуйста у этихъ эфіоповъ, скоро-ли наконецъ мы къ самой точк-то подойдемъ. Когда-же. конецъ будетъ этому карабканью!
Перехватовъ сталъ спрашивать проводниковъ
— Черезъ десять минутъ. Черезъ десять минутъ мы будемъ у дйствующаго кратера. Теперь мы идемъ по старому, потухшему уже кратеру.
— Ай! Что это? Дымится! Господи, спаси насъ и помилуй! вдругъ воскликнулъ Конуринъ, останавливаясь въ испуг, и указалъ въ сторону отъ тропинки.
Шагахъ въ пяти отъ нихъ изъ расщелины земли выходилъ довольно большой струей удушливый срный дымъ.
— А вотъ это потухшій-то кратеръ и есть, сказалъ Перехватовъ. — Проводникъ говоритъ, что еще въ начал пятидесятыхъ годовъ тутъ выбрасывался пепелъ и текла лава.
— Позвольте… Да какой-же онъ потухшій, ежели дымится! Николай Иванычъ, ужъ идти-ли намъ дальше-то? Право вдь, ни за грошъ пропадешь.
— Да какъ-же не идти-то, ежели тамъ Глаша! Дуракъ! раздраженно воскликнулъ Николай Ивановичъ, боязливо осматриваясь по сторонамъ. — Я теперь даже на врную смерть готовъ идти.
— Да не бойтесь, господа, не бойтесь. Какъ-же другіе-то люди ходятъ и ничего съ ними не случается! ободрялъ ихъ Перехватовъ.
Трещины съ выходящимъ изъ нихъ срнымъ дымомъ попадались все чаще и чаще. Приходилось ужъ выбирать мсто, гд ступать. Грунтъ длался горячимъ, что ощущалось даже сквозь сапоги.
— Господи! что-же это такое! Я чувствую даже, что горячо идти… Снизу подпаливаетъ… Словно по раскаленной плит идемъ… — испуганно забормоталъ Конуринъ. — Вернемтесь, Бога ради, назадъ… Отпустите душу на покаяніе. За что-же христіанской душ безъ покаянія погибать! Ахъ, громъ! Вернемтесь, ради Христа!
Въ отдаленіи дйствительно слышались глухіе раскаты грома. Это давалъ себя знать дйствующій кратеръ. Проводники улыбнулись, забормотали что-то и стали одобрительно кивать по направленію, откуда слышались громовые раскаты.
— Ради самаго Господа, вернемтесь! — умолялъ Конуринъ, останавливаясь.
— Дубина! Дреколіе! Чертова кочерыжка! Какъ вернуться, ежели жена тамъ!
— Да вдь твоя жена, а не моя, такъ мн-то что-же! Нтъ, какъ хотите, а я дальше не пойду. У меня дв тысячи денегъ въ карман и векселей на тысячу восемьсотъ рублей,
Перехватовъ сталъ уговаривать его.
— Господи! Чего вы боитесь, Иванъ Кондратьичъ. По сотн человкъ въ день на Везувій поднимается и ни съ кмъ ничего не случается, а съ вами вдругъ случится что-то. Вдь ужъ дорога проторенная, говорилъ онъ, подхватилъ Конурина подъ руку и пошелъ рядомъ съ нимъ.
А раскаты грома длались все сильне и сильне. Везувій дйствовалъ. Въ воздух носились облака пыли, выбрасываемой имъ. Шли дальше.
— О, Глашка, Глашка! О, мерзкая тварь! И куда тебя, чертовку, нелегкая запропаститься угораздила! восклицалъ онъ.
Англичанинъ въ шотландскомъ костюм, шедшій впереди, остановился и длалъ наблюденія надъ барометромъ, щупалъ свой пульсъ, наконецъ вынулъ изъ кармана коробочку и выбросилъ оттуда живую красную бабочку, стараясь, чтобъ она летла, но бабочка сла на землю и сжала крылья. Николай Ивановичъ опередилъ его и съ раздраженіемъ плюнулъ въ его сторону.
— Вотъ, рыжій дуракъ, нашелъ мсто, гд глупостями заниматься! пробормоталъ онъ.
— Уне монета… Уне монета… приставалъ къ Николаю Ивановичу проводникъ, показывая кусокъ лавы, въ которомъ была вдавлена мдная, покрывшаяся зеленой окисью монета.
— Чего теб, дьяволъ? Что ты къ моей душ пристаешь?
— Дайте ему мдную монету и онъ сейчасъ-же запечетъ ее при васъ въ горячей лав. Это на память о Везуві. Вотъ мой проводникъ сдлалъ ужъ мн такую запеканку. Смотрите, какъ горячо. Еле въ рук держать можно, — говорилъ Перехватовъ.
— А ну его къ чорту и ко всмъ дьяволамъ съ этой запеканкой! У меня жена пропала, а онъ съ запеканкой лзетъ! О, Глафирушка, Глафирушка! Ну, погоди-жъ ты у меня!
А раскаты грома длались все сильне и сильне. Гулъ отъ грома стоялъ уже безостановочно.
— Прощай, жена! Прощай, матушка! Конецъ твоему Ивану Кондратьевичу наступаетъ! — шепталъ Конуринъ, еле передвигая ноги.
— И чего это ты все про свою жену ноешь! Хуже горькой рдьки надолъ! — накинулся на него Николай Ивановичъ.
— А ты чего про свою жену ноешь?
— Я дло другое… У меня жена невдь гд, на огнедышащей гор пропала, а твоя дома за чаемъ пузырится.
— Вонъ ваша супруга! Вонъ Глафира Семеновна! — указалъ Перехватовъ, протягивая руку впередъ.
— Гд? Гд? — воскликнулъ Николай Ивановичъ, оживляясь.
— А вонъ она на камн сидитъ и около нея стоятъ англичане. Вонъ молодой англичанинъ поитъ ее чмъ-то.
Николай Ивановичъ со всхъ ногъ ринулся было къ жен, но проводникъ въ калабрійской шляп удержалъ его на веревк, а проводникъ въ форменной фуражк схватилъ подъ руку и, крпко держа его, грозилъ ему пальцемъ. Началась борьба. Николай Ивановичъ вырывался. Къ нему подскочилъ Перехватовъ и заговорилъ:
— Что вы задумали! Здсь нельзя не по проложенной тропинк ходить… Того и гляди, провалитесь. Мой проводникъ говоритъ, что еще недавно одинъ какой-то богатый бразильскій купецъ провалился въ преисподнюю, вмст съ проводникомъ провалился.