Где апельсины зреют
Шрифт:
— Пьянъ? спросилъ Николай Ивановичъ про Граблина.
— Опять пьянъ… махнулъ рукой Перехватовъ. — Проснулся, потребовалъ коньяку къ кофею — и нализался на старыя дрожжи. А что ужъ онъ вчера въ кафешантанахъ-то пьяный выдлывалъ, такъ и описанію не поддается. Насилу, насилу въ три часа ночи притащилъ я его домой.
Вошелъ въ номеръ Ивановыхъ, покачиваясь, и Граблинъ.
— Прощайте, господа… пробормоталъ онъ. — Въ Парижъ отъ здшнихъ подлецовъ ду… Фю-ю! махнулъ онъ рукой и чуть удержался на ногахъ… — Простите раба божьяго Григорія… Не могу… Характеръ у меня такой… Не терплю подлости.
Онъ протянулъ руку Глафкр Семеновн, глупо улыбнулся, повернулся на каблукахъ, опять чуть не упалъ, ухватился за Перехватова и со словами “веди меня” вышелъ вмст съ нимъ изъ номера супруговъ Ивановыхъ.
LXV
Пароходъ, отправляющійся въ Соренто и на Капри, стоялъ въ нкоторомъ отдаленіи отъ пристани и разводилъ пары, когда въ девятомъ часу утра Ивановы и Конуринъ подъхали въ извощичьей коляск къ набережной. Утро было прелестнйшее. Голубое море было гладко, какъ стекло, на неб — ни облачка. Вдали на горизонт виднлись скалистыя очертанія Капри и Исхіи. Влво легонькой струйкой дымился Везувій. Картина голубаго морскаго вида была восхитительная. Иваинвы невольно остановились и любовались видомъ. Конуринъ взглянулъ на Везувій, улыбнулся, лукаво подмигнулъ глазомъ и сказалъ:
— Дымишься, голубчикъ? Дыми, дыми, а ужъ насъ теперь на тебя и калачомъ не заманишь.
— Ну, чего ты опасался хать на Капри? Посмотри какая тишина на мор. Ничто не шелохнетъ, обратилась Глафира Семеновна къ мужу.
— Я не за себя, а за тебя. Самъ я разъ халъ изъ Петербурга въ Сермаксы по Ладожскому озеру, такъ такую бурю выдержалъ на пароход, что страсть — и ничего, ни въ одномъ глаз… А съ дамскимъ поломъ, почти съ каждой было происшествіе. И визжали-то он, и стонали, и капитана ругали.
Лодка съ двумя гребцами доставила ихъ отъ пристани на пароходъ. Пароходъ былъ грязненькій, старой конструкціи, колесный. Пассажировъ въ первомъ класс было не много и опять рзко бросались въ глаза англичане и англичанки въ своихъ курьезныхъ костюмахъ. Подымавшійся вмст съ ними на Везувій англичанинъ въ клтчатомъ шотландскомъ пиджак и шапочк съ лентами на затылк былъ тутъ-же. Онъ попрежнему былъ увшанъ баулами, перекинутыми на ремняхъ черезъ плечо, барометромъ, биноклемъ, фляжкой и уже записывалъ что-то въ записную книжку. Англичанки были съ путеводителемъ Бедекера въ красныхъ переплетахъ и внимательно просматривали ихъ. Одинъ изъ англичанъ съ длинными блокурыми бакенбардами чуть не до пояса лъ уже кровавый бифштексъ съ англійскими пикулями въ горчичномъ соус и запивалъ все это портвейномъ. Около него на блюд лежала цлая груда опорожненныхъ устричныхъ раковинъ и выжатые лимоны.
— Вотъ запасливый-то человкъ. Нтъ еще и девяти часовъ утра, а онъ уже завтракаетъ, кивнулъ на него Конуринъ
Прислуживающій въ буфет мальчишка-итальянецъ, черномазый, курчавый и юркій, заслыша русскую рчь Ивановыхъ и Конурина, тотчасъ-же подскочилъ къ нимъ съ бутылкой и двумя рюмками и, скаля зубы, предложилъ:
— Рюссъ… Коньякъ?
— Ну, тя въ болото! Рано еще… махнулъ ему рукой Конуринъ и, обратясъ къ Николаю Ивановичу, прибавилъ: — Смотри-ка, какъ узнали, что русскіе идутъ — сейчасъ и
— Очень ужъ себя прославили русскіе заграницей коньяковымъ манерамъ, отвчала Глафира Семеновна.
— Въ морскомъ путешествіи это очень хорошо… Даже, можно сказать, необходимо… началъ было Николай Ивановичъ.
— Пожалуйста, пожалуйста не подговаривайтесь! Что это въ самомъ дл! Отъ одного пьяницы только что вчера освободились, а ужъ другой появляется. Гд это видано, чтобъ съ позаранку коньякъ пить! Пойдемте лучше на верхъ на палубу. Нечего здсь сидть въ кают. Нужно видами любоваться. Сейчасъ будетъ третій звонокъ и пароходъ тронется въ путь.
Глафира Семеновна потащила мужчинъ на палубу. На палуб перваго класса шла торговля разными мстными бездлушками, были устроены цлыя лавки. Стояли витрины съ черепаховыми издліями въ вид гребенокъ, портсигаровъ, ножей для разрзанія книгъ, была витрина съ кораловыми издліями и раковинами, витрина съ мелкими подлками изъ пальмоваго дерева съ надписями “Sorento”. Около витринъ вертлись продавцы и назойливо навязывали пассажирамъ товаръ.
— Батюшки! Да тутъ совсмъ гостиный дворъ!.. воскликнула Глафира Семеновна. — И какія все прелестныя вещички!
— Mezzo lira… Mezzo lira, madame… подскочиль къ ней продавецъ и протянулъ нитку мелкихъ рогатыхъ коралловъ.
— Полъ-франка нитка! Боже мой! А мы вчера въ магазин такіе-же кораллы по франку купили. Николай Иванычъ, мн всего этого надо. Я куплю. Вотъ и ящики съ рзьбой. Сколько? Уна лира? Боже мой! А въ магазин съ меня три франка просили.
Раздался третій звонокъ. Пароходъ зашиплъ, колеса завертлись и мрно ударяли объ воду. Стали отходить отъ пристани. Николай Ивановичъ, Глафира Семеновна и Конуринъ перекрестились. По палуб шнырялъ контролеръ и визировалъ у пассажировъ билеты. Увидавъ, что Ивановы и Кожуринъ крестятся, онъ подскочилъ къ нимъ и чистымъ, русскимъ языкомъ сказалъ:
— Прошу ваши билеты, господа…
— Боже мой! что я слышу! Вы русскій? воскликнула Глафира Семеновна.
— Русскій, сударыня, хотя и родился въ Неапол, отвчалъ контролеръ.
— И служите здсь на пароход?
— Надо чмъ-нибудь зарабатывать хлбъ.
— Ахъ, какъ это пріятно, что такая встрча съ русскимъ! А мы вотъ по итальянски ни въ зубъ, да и по французски-то плохо — и никто насъ не понимаетъ. Особенно вотъ трудно съ торговцами. Совсмъ по французски не говорятъ.
— А вы хотите купить что-нибудь на память о Неапол? Черепаховыя вещи въ Неапол дйствительно отличныя и очень дешевы. Въ Россіи вамъ въ десять разъ дороже за все это придется заплатить. Но что здсь дешево — это камеи. Вы камею себ пріобрли?
— Нтъ еще, но я очень, очень хочу купить. Вотъ и нашъ спутникъ хочетъ для своей жены купить, указала Глафира Семеновна на Конурина.
— Иванъ Кондратьевъ Конуринъ, купецъ, отрекомендовался тотъ, протягивая контролеру руку. — Я Русакъ безъ подмса, изъ Ярославской губерніи.
— Николай Ивановъ Ивановъ, назвалъ себя Николай Ивановичъ. — Очень пріятно съ русскимъ человкомъ среди итальянской націи встртиться.
Контролеръ назвалъ свою фамилію и прибавилъ, обратясь къ Глафир Семеновн: