Где апельсины зреют
Шрифт:
— Ну, трусъ, такъ трусъ. Ну, срамъ, такъ срамъ. Подальше отъ него, такъ лучше. Что мн этотъ кратеръ? Чихать я на него хочу. Да вовсе этотъ кратеръ и не для нашего брата-купца, отвчалъ Конуринъ.
— Видлъ? обратилась къ мужу Глафира Семеновна. — Вдь это ужасъ что такое! Я какъ взглянула, такъ у меня подъ колнками вс поджилки и задрожали.
— Катастрофа обширная! отвчалъ тотъ. — Не то взрывъ гигантскаго кораблекрушенія, не то…
— Ну, довольно, довольно… Давай спускаться теперь внизъ. — Гд мой проводникъ?
— Какъ внизъ? А на теченіе лавы не пойдете разв смотрть? удивился Перехватовъ. —
— Нтъ, нтъ, довольно! Благодарю покорно! Будетъ съ меня и этого! воскликнула Глафира Семеновна.
— Да вдь это, проводникъ говорятъ, всего въ получас ходьбы отсюда.
— Да что вы, мосье Перехватовъ! Я и отъ кратера-то еле пришла въ себя, а вы еще на лаву какую-то зовете! Не умирать-же мн здсь. Внизъ, внизъ, Николай Иванычъ.
— Да, да, матушка. Достаточно намъ и этого происшествія. И про здшнее-то мсто будемъ разсказывать въ Питер, такъ намъ никто не повритъ, что мы были.
— Да, ужъ и я скажу, что занесла насъ нелегкая къ чорту на кулички! подхватилъ Конуринъ. — Вотъ гд настоящія-то чортовы кулички. Бжимъ, Николай Ивановъ, изъ поднебесья.
— Ну, а я на лаву. Долженъ-же я ручей изъ лавы видть, отвчалъ Перехватовъ. — Англичане туда отправляются и я съ ними.
— Скатертью дорога.
— Вамъ все равно придется ждать англичанъ внизу на станціи, потому шарабанъ у насъ общій, а ужъ меня извините, что я отстаю отъ вашей компаніи. Я пріхалъ сюда для самообразованія. Что я въ дорог отъ моего савраса безъ узды черезъ это нравственныхъ страданій вынесъ!
— Не извиняйтесь, не извиняйтесь. Съ Богомъ… Мы васъ подождемъ внизу. Намъ еще съ вашимъ саврасомъ придется повозиться: разбудить его, отпоить и вытрезвить, отвчалъ Николай Ивановичъ.
Перехватовъ примкнулъ къ англичанамъ. Николай Ивановичъ, Глафира Семеновна и Конуринъ, сопровождаемые проводниками, отправились въ обратный путь.
— А какъ мы теперь по желзной-то дорог спускаться будемъ? Спускаться-то страшне, чмъ подниматься. Бр… говорила Глафира Семеновна и, вздрогнувъ, нервно пожала плечами. — Даже и подумать-то, такъ морозъ по кож…
— Пронесите святители до нижней станціи! прошепталъ Конуринъ.
Они чуть не бжали. Проводники шли впередъ и поминутно сдерживали ихъ, простирая передъ ними свои палки.
LXII
Внизъ по канатной желзной дорог Ивановы и Конуринъ спустились безъ особенныхъ приключеній, хотя спускъ вообще хуже дйствуетъ на нервы, чмъ подъемъ. Въ вагон Глафира Семеновна сидла зажмурившись и шептала молитвы. Николай Ивановичъ сидлъ напротивъ ея и бормоталъ:
— Закрпи духъ, закрпи духъ, душечка, и вообрази, что ты на Крестовскомъ съ горъ катаешься. Вдь точь въ точь, какъ съ ледяной горы…
Онъ нсколько разъ порывался взять ее за руку, но она всякій разъ вырывала свою руку и ударяла его по рукамъ.
Когда вагонъ спустился и вс вышли на платформу, Конуринъ даже подпрыгнулъ отъ радости и воскликнулъ:
— Живъ, живъ, курилка! Теперь ужъ въ полной безопасности! Ура!
— Чего вы орете-то! набросилась на него Глафира Семеновна. — Словно полоумный.
— Да какъ же, матушка, не радоваться-то! Изъ хорошей
— Апенинскія тутъ горы, а не Забалканскія. Какой еще такой Забалканъ въ Италіи выдумали!
— Ну, Опьянинскія, такъ Опьянинскія, мн все равно.
Отъ радости онъ бормоталъ безъ умолка.
— Въ память онаго происшествія при благополучномъ спусканіи съ этихъ самыхъ Опьянинскихъ горъ, надо будетъ непремнно жен какой-нибудь подарокъ купить. Чмъ здшнее мсто славится? обратился онъ къ Глафир Семеновн.
— Коралами, черепаховыми издліями, камеями. Всего этого и мн себ надо купить.
— Все это дрянь. Ну, что такое черепаховая чесалка! У меня по случаю спасенія отъ Везувія на подарокъ жен ото франковъ ассигновка съ текущаго счета изъ-за голенища.
Конуринъ хлопнулъ себя по сапогу.
— Хорошую камею даже и за сто франковъ въ золотой оправ не купите, отвчала Глафира Семеновна.
— А что это за камея такая?
— Медальонъ съ головкой, вырзанный изъ перламутра. Ихъ въ брошкахъ и въ браслетахъ носятъ. Марья Дементьевна Палубова… знаете, хлбники такіе на Калашниковской пристани есть? Такъ вотъ эта самая Марья Дементьевна была въ прошломъ году съ мужемъ въ Италіи и роскошнйшую брошку съ камеей за полтораста франковъ себ купила. Преизящная вещица.
— Полтораста франковъ съ текущаго счета жертвую!
И Конуринъ опять поднялъ ногу и хлопнулъ рукой по голенищу.
— Да разв ты деньги-то за голенищу перепряталъ? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Перепряталъ! подмигнулъ Конуринъ. — Пока ты около жены наверху возился, я сейчасъ прислъ на камушекъ, сапогъ долой и деньги и векселя туда. Думаю, случится родимчикъ отъ срнаго духа, такъ все-таки эти самые наши черномазые архаровцы не такъ скоро доберутся до голенища. Вдь какой духъ-то тамъ на верху былъ! Страсть! Словно кто тысячу коробокъ срныхъ спичекъ спалилъ! У меня ужъ и то отъ этого духу мальчики въ глазахъ начали показываться. То мальчики, то травки, то вавилоны. Долго-ли до грха! Ну, а ужъ теперь аминь, теперь спасены! Ура, Глафира Семеновна!
И Конуринъ въ восторг даже схватилъ ее за талію.
— Чего вы хватаетесь-то? отмахнулась та.
— Отъ радости, родная, отъ радости. Своей жены нтъ, такъ ужъ я за чужую. Пардонъ. Сейчасъ въ буфет бутылочку асти спросимъ, чтобы за общее наше здоровье выпить.
Съ станціонномъ буфет Ивановы и Конуринъ застали цлый переполохъ. Пьяный Граблинъ проснулся, хватился своего бумажника и кошелька, которые отъ него взялъ на храненіе Перехватовъ, и кричалъ, что его обокрали. Онъ сидлъ безъ сапогъ съ вывороченными карманами брюкъ и пиджака, окруженный слугами ресторана, и неистовствовалъ, требуя полицію и составленія протокола. Слуга, которому Граблинъ былъ порученъ Перехватовымъ, разъ десять старался объяснить на ломаномъ французскомъ язык съ примсью итальянскихъ словъ, что деньги Граблина цлы и находятся у русскихъ, но Граблинъ не понималъ и, потрясая передъ нимъ сапогами, оралъ: