Где апельсины зреют
Шрифт:
Изъ мастерской прикащикъ привелъ Ивановыхъ и Конурина въ складъ съ произведеніями фабрики. Это былъ роскошнйшій магазинъ пестрой стеклянной посуды и подлокъ изъ стекла. Тысячи хорошенькихъ стаканчиковъ, вазочекъ, рюмокъ и туалетныхъ бездлушекъ. На всхъ предметахъ ярлычки съ цнами. У Глафиры Семеновны такъ и разбжались глаза.
— Батюшки! какія хорошенькія вещички! И дешево! — воскликнула она. — Николай Иванычъ! Смотри, какой прелестный стаканъ. Вотъ купи себ этотъ стаканъ съ узорами. Всего только пять франковъ стоитъ.
—
— Ахъ, Боже мой, да просто на память объ Венеціи.
— Не надо, милая, не надо!
— Ну, ты какъ хочешь, а я все-таки себ куплю. Вотъ эти стаканчики для ликера, напримръ. За нихъ въ Петербург вдь надо въ трое, въ четверо заплатить. А посмотри, какіе премиленькіе флакончики для туалета! И всего только восемь франковъ за пару… Вдь это почти даромъ…
И Глафира Семеновна начала отбирать себ вещи. Черезъ часъ они выходили изъ магазина, нагруженные покупками. Конуринъ также купилъ жен два стакана и флаконъ для духовъ.
— Девяносто два франка не пито, не дено посяно, вздыхалъ Николай Ивановичъ и, обратясь къ жен, сказалъ:- Вотъ ты говорила давеча, какой имъ разсчетъ дарить на память булавки. Не замани тебя этотъ злосчастный проводникъ подаркомъ на фабрику — не просолили-бы мы на фабрик девяносто два четвертака. А вдь четвертакъ-то здсь сорокъ копекъ стоитъ.
— Ну, что тутъ считать! Вдь для того и похали заграницу, чтобъ деньги тратить. Зато какія вещицы! Прелесть! Прелесть! перебила мужа Глафира Семеновна.
— Дйствительно, ловко дйствуютъ здсь. Умютъ дураковъ заманить, бормоталъ Конуринъ. — Изъ-за этихъ покупокъ и оборванецъ-то съ нами по собору мотался и не отставалъ отъ насъ. Вдь вотъ теперь за вс наши покупки съ фабрики процентъ получитъ. Ахъ, пройдохи, пройдохи! А что, не завести-ли и мн въ Петербург такихъ пройдохъ, чтобъ заманивали въ мой колоніальный магазинъ? вдругъ обратился онъ къ Николаю Ивановичу. — Пусть-бы бгали по Елинскому и Обуховскому проспекту и загоняли въ магазинъ покупателей. “Дескать, въ сувениръ апельсинъ или голандскую селедку. Пожалуйте обозрть магазинъ Конурина”. На апельсинъ покупателя заманишь, а онъ, смотришь, фунтъ чаю да сига копченаго купитъ и голову сахару.
— Что ты, что ты! Такихъ дураковъ у насъ въ
Питер много не найдешь! отвчалъ Николай Ивановичъ.
— А и то пожалуй, что дураки-то только по Венеціямъ здятъ, а дома все умные остаются.
— Прекрасно, прекрасно! подхватила Глафира Семеновна. — Стало быть вы себя къ дуракамъ причисляете? Вдь вы тоже стаканы купили.
— А то какъ-же? Я ужъ давно объ этомъ говорю. Конечно-же дуракъ, коли за границу похалъ. Ну, на что она мн эта самая за граница?
На площади ихъ встртилъ проводникъ, приведшій ихъ на фабрику. Онъ почтительно кланялся и нашептывалъ что-то Глафир Семеновн по французски.
— На кружевную фабрику предлагаетъ
— Нтъ, нтъ! Ни за что на свт! Довольно. Что это, помилуйте! Фабрику кружевную теперь еще выдумалъ! возопіялъ Николай Ивановичъ. — Ежели ты на стеклянной фабрикъ съ умла девяносто два четвертака оставить, такъ на кружевной ты триста оставишь.
— Послушай, а можетъ быть и на кружевной мн будетъ какой-нибудь сувениръ? Кружевную барбочку подарятъ.
— Не желаю я сувенировъ! Понимаешь ты, не желаю! Брысь, господинъ агентъ! Прочь! Провались ты къ чорту на рога!
И Николай Ивановичъ даже замахнулся на проводника палкой. Тотъ отскочилъ въ сторону и издали еще разъ раскланялся.
LXXVII
Пробродивъ по площади Святаго Марка еще часа два, обойдя вс окружающіе ее съ трехъ сторонъ магазины, позавтракавъ въ ресторан на той-же площади, компанія остановилась въ полнйшемъ недоумніи, куда ей теперь идти.
— Кажется, больше и идти некуда, сказала Глафира Семеновна своимъ спутникамъ.
— Матушка, голубушка! воскликнулъ въ радости Конуринъ. — Ежели некуда больше идти, то наплюемъ на эту Венецію и подемъ сегодня-же вечеромъ въ Питеръ.
— Сегодня вечеромъ? Нтъ, невозможно, отвчала Глафира Семеновна. — По вечерамъ здсь на площади играетъ музыка и собирается все высшее общество. Это я изъ описаній знаю.
— Да Богъ съ ней, съ этой музыкой! Пропади оно это высшее общество! Музыку-то мы и въ Питер услышать можемъ.
— Завтра утромъ — извольте, подемъ, a сегодня вечеромъ надо побывать здсь на музык. По описанію я знаю, что дамы высшаго общества подводятъ здсь на музык тонкія интрижки подъ кавалеровъ, и я хочу это посмотрть.
— Да какъ ты это увидишь? Нешто интригу можно подсмотрть? замтилъ Николай Ивановичъ.
— Нтъ, нтъ, я хочу видть. Будьте покойны, всякую интригу я сейчасъ подсмотрю, стояла на своемъ Глафира Семеновна. — Здшнія дамы цвтами разговариваютъ съ кавалерами, а я языкъ цвтовъ отлично знаю. Здсь по вечерамъ происходятъ вс любовныя свиданія, и я хочу это видть.
— Ничего ты не увидишь.
— Все увижу. Это только, вы мужчины, ничего не видите. Вы знаете, чмъ Венеція славится? Первыми красавицами въ мір.
— Ну, ужъ это ты врешь. Вотъ мы полъ-дня бродимъ, а видли только одн рожи.
— Да днемъ на площади и народу-то никого нтъ. Видите, пустыня.
— Дйствительно, хоть шаромъ покати. Чертямъ въ свайку играть, такъ и то впору, сказалъ Конуринъ и звнулъ.
— А по вечерамъ, на музык, здсь бываютъ толпы. Это я по описаніямъ въ романахъ знаю. Графиня Фоскари… Или нтъ, не Фоскари, Фоскари была старуха, ея тетка, а другая, молодая. Ахъ, какъ ее? Ну, все равно. Такъ вотъ эта-то молодая графиня здсь на музык съ корсаромъ-то познакомилась.