Генерал Деникин. Симон Петлюра

Козлов Александр Иванович

Это был взрыв в стоячем болоте. Многие считали, что даром он для Сухотина не пройдет. Администрацию академии охватило смятение. Для возмутителя же спокойствия наступила пора мытарств. Каждый день его вызывали на всевозможные беседы и проверки, каждый его шаг контролировался и рассматривался сквозь увеличительное стекло. Разговоры велись в нарочито грубой форме: надеялись, что Деникин не выдержит, сорвется и тем даст повод для отчисления его из академии. Как из рога изобилия, на Антона Ивановича сыпались обвинения. Дошло даже до угроз предать суду за нарушение закона, не предусматривавшего подачу жалобы без разрешения того должностного лица, на которое оно подается. Но штабс-капитан Деникин стоял на своем.

Военный министр приказал провести академическую конференцию и осудить на ней «преступление» этого безумца, дабы преподать урок

на будущее всем остальным. Но, к чести своей и неожиданно для самоуверенного начальства, конференция постановила: «Оценка знаний выпускных, введенная начальником Академии, в отношении уже окончивших курс незаконна и несправедлива, в отношении же будущих выпускников нежелательна».

Такой вердикт оказал Деникину огромную моральную поддержку. Спустя несколько дней его и остальных «потерпевших» вызвали в академию. Беседовать с ними поручили заведующему курсом выпускников полковнику Мошнину. «Ну, господа, — сказал он, — поздравляю вас: военный министр согласен дать вам вакансии в Генеральный штаб. Только, — помедлив, продолжал он, обращаясь к Деникину, — вы, штабс-капитан, возьмете обратно свою жалобу, и все вы, господа, подадите ходатайство, этак, знаете, пожалостливее. В таком роде: прав, мол, мы не имеем никаких, по, принимая во внимание потраченные годы и понесенные труды, просим начальнической милости».

Совершенно ясно, что наверху пытались замять скандальное дело, представив жалобу Деникина ложной. Смысла этого начальственного маневра Антон Иванович сразу не понял. Но унизительность ситуации его покоробила. Порозовев от волнения, едва сдерживая себя, он четко заявил: «Я милости не прошу. Добиваюсь только того, что мне принадлежит по праву». Ответ не заставил себя ждать: «В противном случае нам с вами разговаривать не о чем. Предупреждаю вас, что вы окончите плохо. Пойдемте, господа». С этими словами, придерживая за талию товарищей Антона Ивановича, Мошнин увел их за собой, а всем остальным объявлял: «Дело Деникина предрешено: он будет исключен со службы».

Но упрямец не сдавался, не оставлял надежды на справедливость монарха. После беседы с Мошниным он отправился на прием к директору Канцелярии прошений с просьбой ускорить запрос военному министру. В приемной застал немало озабоченных своими бедами людей. К нему подсел артиллерийский капитан и начал, с трудом подбирая слова, путаясь, рассказывать, что намерен сообщить самому царю важную государственную тайну, которую у него всячески выпытывают высокопоставленные чиновники. Когда пригласили в кабинет, Деникин оставил собеседника с облегчением.

Стоя в глубине большой комнаты, у одного конца длинного письменного стола, директор указал ему на стул с противоположной стороны. Присутствующий курьер напряженно следил за движениями вошедшего. Хозяин кабинета стал задавать какие-то странные вопросы. Сообразив в чем дело, Деникин сказал: «Простите, ваше превосходительство, по мне кажется, что здесь происходит недоразумение. На приеме у вас сегодня два артиллериста. Один, по-видимому, ненормальный, а перед вами — нормальный».

Директор с облегчением засмеялся, сел в кресло, прямо напротив усадил Деникина (курьер тем временем исчез). Выслушав подробный рассказ горемыки, он посочувствовал ему и согласился, что закон нарушен, чтобы, как сам же предположил «перетащить в Генеральный штаб каких-либо маменькиных сынков». Деникин, скорее для порядка, пытался отрицать подобное предположение. В итоге директор пообещал в течение двух-трех дней разобраться с этим делом. Тогда же Деникин посетил Главное артиллерийское управление, упреждая угрозу Мошница об увольнении со службы. Генерал Альтфатер успокоил его, заявив, что во всяком случае в рядах артиллерии он останется, и обещал доложить обо всем главному артиллерийскому начальнику Великому князю Михаилу Николаевичу.

Действительно, вскоре дело было передано в Главный штаб, где его внимательно изучили. Деникину стали известны закулисные перипетии. Оказалось, генерал Мальцев, представитель Генштаба, возглавивший следствие по «преступлению» выпускника академии, поддержал решение конференции академии о незаконности манипуляций со списком выпускников и в действиях штабс-капитана не усмотрел состава преступления. Над заключением канцелярии работали юрисконсульты Главного штаба военного министерства. Однако Куропаткин порвал оба варианта его проекта, каждый раз со словами: «И в этой редакции сквозит между строк, будто я не прав».

Между тем «дело»

Деникина стремительно разрасталось. Без его решения задерживалось представление государю выпускников всех четырех академий. Проходили педеля за неделей. Исчерпались кредиты по содержанию офицеров (месячное жалованье — 81 рубль). Прекратилась выдача добавочного жалованья и квартирных денег по Петербургу. Многие, особенно семейные, оказались в бедственном положении. Начальники других академий требовали от Сухотина покончить с инцидентом как можно быстрее. И дело сдвинулось с места. Государю был предъявлен на подпись Высочайший приказ о производстве выпускников в следующие чины «за отличные успехи в науках». Неожиданно для себя получил производство в капитаны и Деникин. Товарищи искренне поздравили его. На общем обеде выпускников Академии Генштаба 1899 года опальному капитану выразили публичное сочувствие, а заодно, в очень резких формах, был заявлен протест против режима, установленного в академии новым начальством. Однако на представлении выпускников военному министру Куропаткин, обходя строй, остановился перед Деникиным и прерывающимся голосом произнес: «А с вами, капитан, мне говорить трудно. Скажу только одно: вы сделали такой шаг, который не одобряют все ваши товарищи».

В день представления выпускников академии царю их доставили особым поездом в Царское Село. Академическое начальство поглядывало на Деникина испытующе, беспокойно, а то и откровенно враждебно, опасаясь, вероятно, как бы не вышел скандал во время торжественного приема. Всех построили в порядке последнего, незаконного, списка старшинства в одну линию по анфиладе залов дворца. После беседы Сухотина с Куропаткиным троих офицеров, подавших заявление с просьбой о милости и стоявших в списке ниже Деникина, полковник Мошнин переставил на более почетные места; сам же Деникин оказался среди не причисленных к Генштабу. Группы отделялись одна от другой интервалом в два шага. Теперь все стало ясно. Великий князь Михаил Николаевич подошел к Деникину и сказал, что он, согласно информации генерала Альтфатера, доложил государю его дело во всех подробностях. Во время представления царь обошел шеренгу из нескольких сот офицеров от начала до конца, согласно ритуалу, останавливаясь перед каждым стоящим в строю, задавая ему вопросы и говоря что-либо приветливое. Деникину показалось, что при этом царь был весьма смущен, его добрые глаза выражали тоску, в разговоре возникали томительные паузы, а аксельбант нервно подергивался. За ним следовали Куропаткин, Сухотин, Мошнин. Когда государь подошел к Деникину, последний как полагалось, назвал свой чип и фамилию, после чего завязался короткий диалог:

— Ну, а вы как думаете устроиться? — задал царь свой дежурный вопрос. И получил необычный ответ:

— Не знаю. Жду решения Вашего Императорского Величества.

Царь, повернувшись, вопросительно посмотрел на Куропаткина. Тот, низко склонившись, доложил:

— Этот офицер, Ваше Величество, не причислен к Генеральному штабу за характер.

Нервно обдернув аксельбант, государь обернулся к капитану и спросил, долго ли он на службе и где расположена его бригада. Затем, для порядка, приветливо кивнул ему и пошел дальше. Лица академического начальства заметно просветлели, некоторые в свите заулыбались. А в душе капитана Деникина пронеслась молниеносная буря. Долгое и мучительное ожидание этого разговора с надеждой на справедливость, мгновенно сменилось глубоким разочарованием в монархе и в «правде его воли». Угасла вера, которая в Антоне Ивановиче взращивалась и лелеялась с детских лет.

Капитан Деникин направился на лагерный сбор одного из штабов Варшавского военного округа. Начальник штаба этого округа генерал Александр Казимирович Пузыревский (1845–1904), известный также как военный историк и теоретик, в прошлом профессор Академии Генштаба, проявил к нему большое внимание. Он оставил опального капитана в своем штабе на вакантной должности Генерального штаба, а вскоре послал в столицу лестную аттестацию и трижды возбуждал ходатайство о переводе своего подчиненного в систему Генерального штаба. Но только на третье из них пришел ответ: «Военный министр воспретил возбуждать какое бы ни было ходатайство о капитане Деникине». Вскоре и Канцелярия прошений сообщила Деникину: по докладу военного министра о вашей жалобе «Его Императорское Величество повелеть соизволил — оставить ее без последствий».