Генерал Деникин. Симон Петлюра
Шрифт:
Арест. В Бердичевской и Быховской тюрьмах
Штаб оказался во власти революционной демократии и ее часовых. Фронтовой комитет доложил Временному правительству: «Генерал Деникин и весь его штаб подвергнуты в его ставке личному задержанию. Руководство деятельностью войск в интересах обороны временно оставлено за ними, но строго контролируется делегатами комитетов». Но 29 августа в 4 часа дня Марков пригласил Деникина в приемную. Там находился помощник комиссара Костицын в окружении 10–15 вооруженных комитетчиков. Он зачитал приказ Иорданского о предварительном заключении под арест Деникина, Маркова и генерал-квартирмейстера М. И. Орлова за попытку вооруженного восстания против Временного правительства. Деникин заявил, что сместить его с должности могут только Верховный или Временное правительство, но он вынужден подчиниться насилию. На автомобилях
Вскоре на гауптвахте, превратившейся в тюрьму, оказались также командующие армиями фронта: Особой — генерал от инфантерии И. Г. Эрдели, 1-й — генерал-лейтенант Г. М. Ванновский, 7-й — генерал-лейтенант В. И. Селивачев; кроме того — главный начальник снабжения фронта генерал-лейтенант Е. Ф. Эльскер, его помощники генерал И. В. Павский и полковник Сергиевский, сухорукий, израненный генерал-майор М. И. Орлов, поручик В. В. Клецапдо, комендант поезда главнокомандующего, штабс-ротмистр кн. Д. А. Кропоткин, в возрасте старше 60 лет, доброволец. Вскоре Селивачева, Павского, Сергиевского и Кропоткина отпустили, но посадили военного чиновника Будиловича, еще совсем юношу, сказавшего гневной толпе, что она не стоит и мизинца арестованных. На третий день ареста Деникин обнаружил в камере подброшенную газету с указом за подписью Керенского и Савинкова об отчислении его от должности главнокомандующего Юго-Западным фронтом с преданием суду за мятеж. В этой же газете были помещены аналогичные указы о генералах Корнилове, Лукомском, Маркове и Кислякове.
Деникина поместили в камеру № 1. Десять квадратных аршин пола. Окошко с железной решеткой. Нары, стол и табурет. Рядом — зловонное место. Тяжело дышать. В двери небольшой глазок. С улицы доносится истеричная отборная ругань. Несутся обвинения: «продался немцам», «хотел открыть фронт», «попил нашей кровушки», «гноил нас в тюрьме, теперь… — сам посиди за решеткой». «Барствовал, — …теперь попробуй полежать на парах… хотел лишить земли и воли». Из озлобленных сердец вырывается столетиями накопленная обида. Но среди охранников находились и те, кто выражал сочувствие, проявлял заботу. «Тяжко на душе. Чувство, — вспоминал потом Деникин, — как-то раздваивается: я ненавижу и презираю толпу — дикую, жестокую, бессмысленную, но к солдату чувствую все же жалость: темный, безграмотный, сбитый с толку человек, способный и на гнусное преступление и на высокий подвиг!..» Но скоро полегчало — на охрану тюрьмы пришли юнкера школы прапорщиков. Порой когда толпа, дико ревела и угрожала самосудом, юнкера выкатывали пулеметы. Для себя Антон Иванович решил: если в камеру ворвется толпа, первому он размозжит голову тяжелым графином с водой, чтобы сразу, без мучений, пасть от рук опьяненных кровью «товарищей». Две недели он не выходил из камеры.
Тем временем с арестованными начала работать следственная комиссия во главе с главным прокурором фронта генералом С. А. Батогом. Деникин сразу же показал: 1) все арестованные с ним ни в каких активных действиях против правительства не участвовали; 2) распоряжения по штабу фронта в связи с выступлением Корнилова отдавались только им; 3) считал и считаю деятельность Временного правительства преступной и губительной для России, но восстания против него не поднимал. Комиссар фронта эсер Иорданский начал форсировать предание арестованных суду и получил на это согласие Временного правительства. Не исключалась, по-видимому, и возможность вмешательства толпы с целью предрешения исхода суда.
Однако такому ходу событий решительно воспрепятствовала Чрезвычайная следственная комиссия по делу генерала Л. Г. Корнилова, созданная Временным правительством. Ее председатель И. С. Шабловский, главный военно-морской прокурор, в прошлом видный адвокат, несмотря на давление Керенского, заявил, опираясь на поддержку всей комиссии, что он видит свой долг не в потакательстве «несознательной и возбужденной массе», а в разъяснении ей необходимости подчиниться закону, что он не согласен на военно-революционный суд в Бердичеве над генералами Юго-Западного фронта. Шабловский потребовал отложить суд над Деникиным до окончания следствия над Корниловым, а арестованных перевести из Бердичева в Быховскую тюрьму под Могилевым, где содержались Корнилов и верные ему генералы. С большим трудом ему удалось склонить Бердичевский совет передать дело о генералах на рассмотрение военного отдела ЦИК Всероссийского совета рабочих и солдатских депутатов, который 14 сентября согласился с предложением Шабловского. Суд в Бердичеве был отменен. Но угроза ликвидации «бердичевской группы генералов» «в порядке народного гнева» продолжала еще сохраняться.
Перевод генералов из Бердичева в Быхов был назначен
Толпа неистовствовала. Надвигалась ночь. Окруженные конвоем, Деникин и другие горемыки двинулись вперед. Иногда тьму разрезали лучи прожектора с броневика. Кругом «двигалась обезумевшая толпа; она росла и катилась как горящая лавина. Воздух наполняли оглушительный рев, истерические крики и смрадные ругательства». Из конвоя прорывался тревожный голос: «Товарищи, слово дали!.. Товарищи, слово дали!..» Деникин обращается к Маркову: «Что, милый профессор, конец?! — По-видимому…» А толпа возрастала. Вели по главным улицам города. С балконов домов женщины махали платками, раздавались возгласы: «Да здравствует свобода!» Наконец достигли вокзала. Но поезд задерживают. Митинг продолжается. Требуют арестантского вагона. Комиссарам угрожают расправой. Подали товарный вагон, загаженный конским пометом. Арестанты начинают посадку. Сквозь плотную и ровную юнкерскую цепь тянутся к ним сотни рук.
22 часа. Поезд рванул. Толпа загудела еще громче. Вдогонку гремят два выстрела.
В пути арестантов перевели из конского вагона в товарный с нарами, на которые они немедленно улеглись и заснули мертвым сном. Проснувшись, увидели новую стражу из юнкеров, которые проявили к ним трогательную заботу и внимание. В Быхове, уездном городишке преимущественно с еврейским населением, их ждал автомобиль и брички польской дивизии. Деникина с двумя генералами привезли к старинному зданию женской гимназии, приспособленной под тюрьму для Корнилова и его соратников. Ее обитатели с радостью встретили их. Деникин сразу отправился к Верховному. Обнимая «гостя», последний спросил его: «Очень сердитесь на меня за то, что я вас так подвел?» Тот ответил: «Полноте, Лавр Георгиевич, в таком деле личные невзгоды ни при чем».
В Быховской тюрьме находилось 23 заключенных, в том числе генералы Корнилов, Деникин, Эрдели, Банковский, Эльснер, Лукомский, Романовский, Кисляков, Марков, Орлов, член первой Государственной думы А. Ф. Аладьин, подполковники Л. Н. Новосильцев, В. М. Пронин и другие офицеры. Большинство — убежденные сторонники корниловского движения, остальные — просто сочувствовавшие, случайно попавшие на положение заключенных. Узники в пределах тюрьмы пользовались полной свободой передвижения. Корнилов оставался для всех Верховным, его приказы исполнялись и заключенными, и стражей. Охрану несли верный Корнилову Текинский полк, состоявший из представителей крупнейшего туркменского племени, и полурота георгиевцев, подверженная влиянию советов. Численно превосходившие текинцы часто на ломанном русском языке говорили георгиевцам: «Вы — керенские, мы — корниловские, резать будем». И георгиевцы вели себя корректно. День начинался в 8 часов утра с чая. Пища готовилась за казенный счет на уровне офицерских собраний. После завтрака шли на прогулку. Пополудни приносили газеты. Вечером собирались в самой большой камере № 6 для общей беседы, прослушивания докладов на самые разные темы. В конце концов, разговоры сводились к русской смуте и способах ее прекращения. Весь день был открыт для посетителей. Жены получили разрешение поселиться в Быхове. Деникина и Маркова разместили в камере И. П. Романовского, бывшего генерал-квартирмейстера Ставки Верховного командования.
В Быхов приехала Ксения Васильевна. Она пыталась это сделать и раньше, по Деникин строго-настрого запретил ей появляться в Бердичеве, чтобы не подвергаться опасности. Она жила в Киеве, в квартире покойной его матери. К защите Деникина привлекла известных юристов, в частности, видного оратора Государственной думы В. А. Маклакова, образовала целую коллегию, держала наготове автомобиль на случай срочной поездки адвокатов. Потом она рассказывала: «Вошла в камеру и… смутилась. Там много пароду, и все на меня смотрят. Улыбается своей милой, смущенной улыбкой мой генерал. А мне хочется целовать его руки и плакать».