Гений войны Суворов. «Наука побеждать»

Замостьянов Арсений Александрович

Это чистая правда: Суворов доверял Хвостову и «вверял участие в тайнах». В послании «Николаю Михайловичу Языкову» (1827) Хвостов снова припоминает славного героя:

Новграда бард, не медли боле!

Представь премудрость на престоле,

Греми Екатерины меч;

На Альпы стань, когда Суворов,

Герой молниеносных взоров,

Вещал устами грома речь!

Громкие слова, тяжеловесные риторические фигуры – зерно наивного хвостовского стиля. Графоманы любили Суворова, а некоторые и вовсе использовали в своих целях генеральскую любовь к поэзии. Кто сейчас помнит плодовитого писателя, поэта и подполковника Фанагорийского полка Иринарха

Завалишина, написавшего в 1795 г. героическую поэму «Сувориада», немало польстившую Суворову. Нам остается вчитываться в строки злой державинской эпиграммы на Завалишина:

Сей рифмотворческой, безсмысленной чухой

Геройский звук побед в потомство не промчится:

По имени творца, в пыль тотчас завалится,

И вечно будет жить Суворов сам собой

Или достойною его гомеровской трубой.

Вот вид на эту книгу мой.

Лирическую по авторскому определению и лирико-эпическую по сути поэму «Александр Суворов» написал поэт Степанов (1821) – от восьми песен этого памятника искренней любви к полководцу остались полные динамизма реплики Суворова:

О, Грязев! Чрез твою могилу

Прибавишь россам ты венец!

Ты с малым здесь пребудь отрядом,

Займи кусты с конца в конец!

Сражайся с смертию и с адом,

Греми, грози, зови на бой!

Будь Леонид! Друзья, за мной!

Конечно, поэзия Хвостова, Степанова и Завалишина не была той гомеровской трубой, что может увековечить великого героя. Суворов и сам прекрасно понимал и видел все несовершенства их графомании (см. анекдот о предсмертном совете генералиссимуса Хвостову). Понимал несовершенства, но ценил внимание стихотворцев. Суворов был снисходителен к поэтам. Не в продолжение разговора о графоманах, но в связи с завалишинской разработкой жанра героической поэмы напомню, что узбекский стихотворец второй половины XIX в. Фиркат создал «Сувороэму», ещё одну героическую поэму о Суворове. Сувороведы любят цитировать фиркатовский пассаж о кончанской ссылке полководца:

Он жил угрюмо в сельском заточеньи,

С людьми простыми запросто дружа;

Оттуда видя всей земли волненье,

Орлом полдневным над землей кружа.

В народных русских песнях Суворова сравнивали с соколом, узбекский поэт уподобил великого старца орлу. И – ещё одна подробность – в кончанском заточении утешением Суворова были стихи. Стихи, в которых отразились его прошлые подвиги. В ноябре 1798 г. Суворов пишет Хвостову из ссылки: «А/лександру/ С/еменовичу/ Р/умянце/ву поручено от меня между пр/очим/ привесть с собою из С/анкт/-П/етер/б/ург/а «Сувориаду», оду на Измаил Д. Хвостова, на Варшаву оду Кострова, на Варшаву песнь Г. Державина, то ж, коли есть иные, коих не знаю; томик – перевод Оссиана Кострова. Ежели Р/умянцев/ в чем по тому неизправен, я вас прошу изправить и ко мне перевесть. Деньги возмещу». А с деньгами у Суворова тогда было плоховато: опала, наветы, иски… Но на стихи он не жалел, ценил и внимание поэтов и возможность читать стихи о собственных славных делах.

Ещё один миф, имеющий документальные подтверждение, – предание о Терентии Черкасове. По легенде, староста одного из имений Суворова, скрывая своё расточительство и воровство, зная генеральскую слабость, отписывал барину неумелыми стихами. Терентий Черкасов не был деревенским старостой – он был юристом, юриспрудентом, вел дела Суворова и заслужил следующее высказывание Александра Васильевича: «Терентий вместо дела упражняется только в поэзии». Терентий Черкасов посвящал Суворову стихи:

Буди силен и красен,

Почтеньем превознесен.

И что злобной супостат ни деет,

Моя преданность не оскудеет.

И как светло блистает звезда,

Тако соделывается от источника правоты мзда!

Суворову везло на графоманов,

тысячи тонн словесной руды посвящали они добродушному полководцу. А может быть, полководец осознанно окружал себя хорошими и разными поэтами, образовывал героическую, зовущую на подвиги, атмосферу. Мифологизировал собственное существование, вырываясь из будничных хлопот в мир стремительных переходов, доведенной до совершенства тактики, в мир шутливых обменов стихами и громких поэтических голосов. Суворов знал, что такое быть национальным героем. Поэзия – и даже немудреные вирши плутоватого Терентия Черкасова – была важной составляющей и будничной жизни полководца, и его праздников. А праздником для Суворова и для окружавших его поэтов была – победа. Незадолго до смерти, получив от поэта А.П. Брежинского очередной стихотворный панегирик, смертельно больной Суворов растрогался, как некогда в Варшаве, когда прочитал державинскую оду. Из Праги Суворов салютовал Брежинскому ответными стихами:

И в холодном краю света

Есть к наукам пылкий жар!

Благодарность для поэта

Вместо лавров будет в дар.

Пусть в Отечестве любезном

Он Гомером прослывёт,

Будет гражданин полезной,

В дружбе с лирой да живёт.

Щемящую эпитафию Суворову написал брат суворовского адъютанта А.А. Столыпина Николай Александрович, трагически погибший в Севастополе в 1830 г.:

Стой, Росс! И омочи слезами камень сей!

Здесь прах лежит того великого героя,

Кто не щадил для нас ни жизни, ни покоя;

Россией был любим, почтен вселенной всей.

Выделялась из общего ряда и эпитафия М.Н. Муравьёва, много лет искренне восхищавшегося Суворовым. Свои стихи он написал под влиянием главной эпитафии – «Здесь лежит Суворов»:

Величие души, заслуги, добродетель,

Военно счастие, которым мир гремит, —

Всё смерти покорил вселенныя содетель.

Смиритесь, смертные: Суворов здесь лежит.

*

Следующая волна поэтических отражений Суворова тесно связана с Отечественной войной 1812 г., с героикой первых десятилетий XIX в. Поэты – будущие декабристы и вельможи – клялись именем Суворова, учились у Суворова, вспоминали о великом Суворове. Из некоторых воспоминаний вышли всем известные поэтические шедевры. Василий Андреевич Жуковский – поэт, «в наследие» которому оставлял лиру Державин, – в «Певце во стане русских воинов», между прочим, писал:

Но кто сей рьяный великан,

Сей витязь полуночи?

Друзья, на спящий вражий стан

Вперил он страшны очи;

Его завидя в облаках,

Шумящим, смутным роем

На снежных Альпов высотах

Взлетели тени с воем;

Бледнеет галл, дрожит сармат

В шатрах от гневных взоров…

О горе! горе, супостат!

То грозный наш Суворов.

«…»

Гордитесь, ваш Державин сын!

Готовь свои перуны,

Суворов, чудо-исполин, —

Державин грянет в струны.

«Певец во стане русских воинов» – самое известное стихотворение времен Отечественной войны 1812 г. и последовавших за ней европейских кампаний. В то время «Певцом…» Жуковского зачитывалась вся Россия. Символично, что в легендарном стихотворении, посвященном воинам 1812 г., нашлось место и для полководца прежних лет. Для Суворова. Этот факт показывает силу суворовской легенды, её значимость для России и в Отечественную войну и позднее. Суворов был вдохновителем и учителем не только генералов и офицеров, но и солдат русской армии, воспитанных на рассказах лермонтовских «стариков» о суворовских походах. Генералы делились воспоминаниями о престарелом победителе французов, офицеры пересказывали анекдоты о Суворове, а солдаты – пели песни о старом фельдмаршале. Впрочем, и офицеры пели суворовские песни, а солдаты слагали о «батюшке Суворове» легенды и анекдоты.