Гений войны Суворов. «Наука побеждать»
Шрифт:
Русско-швейцарские сыры.
В читательском же воображении рождается невольное исправление:
Шагали в ногу, не сбиваясь,
Несли швейцарские сыры.
Неуместным выглядит и выражение: «А ты мне, старый черт, белья // Не хочешь выстирать ни крошки». Это Суворов выговаривает Прошке. Крошка прекрасно рифмуется с именем камердинера фельдмаршала, но никак не вписывается в разговор о белье. В самой удачной главке поэмы, третьей в Третьей части, Симонов выразился:
Чтоб этим оскорбить хоть прах,
Полков гвардейских не дал Павел.
Смысл этих строк сохранился бы, уничтожь поэт перепиливающее уши словечко
Нащупав в темноте шандал,
Он подошел к часам со свечкой.
Всё было так, как он и ждал:
И луг, и замок, и овечки,
Но замок сильно полинял,
И три овечки постарели,
И на условленный сигнал
Охрипшей старенькой свирели
Никто не вышел на балкон.
Внутри часов заклокотало,
Потом раздался хриплый звон,
Пружина щелкнула устало…
Часы состарились, как он.
Они давно звонили глухо,
И выходила на балкон
Уже не дама, а старуха.
Потом старуха умерла.
Часы стояли опустело,
И лишь пружина всё гнала
Вперед их старческое тело.
«Глагол времен – металла звон».
Он знал, прислушавшись к их ходу,
Что в Сен-Готарде начал он
Последний из своих походов.
Это – высокая поэзия, которая всегда будет волновать умы. Большой удачей следует признать и финал поэмы. Мужественно, по-суворовски горделиво и скромно звучат строки:
Вдоль долгих улиц гроб несли.
На бархате ряды регалий,
Оркестры медным шагом шли,
Полки армейские шагали…
Он с ними не один редут
Взял на веку. И, слава богу,
За ним в последнюю дорогу
Полки армейские идут.
Патриот Отечества, кровно связанный с армией, Симонов чувствовал приближение войны и искал духовной поддержки у великих героев прошлого. Позже он осмыслял работу над предвоенными поэмами «Суворов» и «Ледовое побоище»: «Работа над ними была тогда существенной частью моей нравственной жизни… Думая о предстоящей схватке с фашизмом, некоторые из нас обращали взгляды в русскую историю, и прежде всего в военную историю нашего Отечества».
В 1930-е гг., а пуще – на излёте десятилетия интерес к истории России из академического стал злободневным. В Европе наступало время военных столкновений; воспоминания о героях прошлого, о грозных царях и непобедимых полководцах завоевали место в советской пропаганде. И Симонов выкраивал из суворовской легенды образ, годный для советской пропаганды. Очевидно, что молодой поэт Константин Симонов был талантливым человеком, военная история по-настоящему интересовала его, и даже само симоновское служение советской пропаганде в тридцатые, как и в сороковые годы было вдохновенным.Поэма Симонова знаменует переходный период отношения к суворовской легенде в СССР. Ощущалась потребность в привлечении Суворова «на нашу сторону баррикад», но нелегко было отделаться от предрассудков «вульгарно-социологического подхода». Социально близкий пьяница Прошка почти
Под ядрами, не дуя в ус,
На роту роту, полк уложит
И полк на полк, пока доложат,
Что тыл нам показал француз.
Мудрые солдаты (социально близкие) говорят о социально далеком фельдмаршале:
Фельдмаршал наш – орел старик,
Один грешок за ним – горячка…
Впрочем, конечно, в сравнении с другими прислужниками царизма Суворов выигрывает и в соревновании на «социальную близость». Суворов не был забыт Симоновым и после завершения поэмы. В известном стихотворении 1942 г. «Безыменное поле», вошедшем в цикл «Из дневника», образы Суворова, суворовских солдат угнетают отступающих красноармейцев:
Опять мы отходим, товарищ,
Опять проиграли мы бой,
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной.
С киплинговским темпераментом Симонов взывает к истории, к священным именам российских военных: петровских солдат, суворовских солдат, героев первых двух Отечественных войн России – 1812 и 1914–1918 гг. Отступавшим советским солдатам являлся образ непобедимых суворовцев. Своим поражением герои стихотворения как будто предают память о них – и сплошным поражением оборачивается вся история России:
Из-под твердынь Измаила,
Не знавший досель ретирад,
Понуро уходит последний
Суворовский мёртвый солдат.
И конечно, за этим тяжёлым и одновременно вдохновляющим воспоминанием следует клятва:
Клянёмся ж с тобою, товарищ,
Что больше ни шагу назад…
Константин Михайлович Симонов представляет образ русского советского патриота – и все краски этого явления отразились в творчестве писателя. Советский патриотизм – явление молодое. С ним связано всё лучшее, что было в России во время большевистского семидесятилетия: победа в Великой Отечественной войне, покорение космоса. И – в любом случае – лучше быть ура-патриотом, чем, по моде последних лет, «гоп-капитулянтом».
В грозные годы военных потрясений именем Суворова аукались и литераторы, и военные. В повести А. Бека «Волоколамское шоссе» (1942–1944) один из героев рассуждает, упоминая Суворова как знаковое имя: «Но что я тут сделал для боя? Встретил бегляков и повел наудалую. И всё. И победил. Вам известны мои убеждения, мои офицерские верования. «Легкие победы не льстят сердца русского», – говорил Суворов». И генерал Панфилов – герой повести А. Бека – напоминает Суворова отношением к бою, к солдатам, умением выдать духоподъёмный афоризм. В годы войны Суворов стал героем новых песен и популярных книжек. Не отставали и поэты. Ещё раз процитируем яркое четверостишие Самуила Яковлевича Маршака «За Родину!»: