Гений войны Суворов. «Наука побеждать»
Шрифт:
Крикнул он: «За мной, фанагорийцы!
С Богом, батальонный командир!»
И обжег приказ его, как лава,
Все сердца: святая тень зовет!
Мчались слева, подбегали справа,
Чтоб, столкнувшись, ринуться вперед!
Ярости удара штыкового
Враг не снес; мы ураганно шли,
Только командира молодого
Мертвым мы в деревню принесли…
И у гроба – это помнит каждый
Летописец жизни полковой, —
Сам Суворов плакал: ночью дважды
Часовые видели его.
Автор этого стихотворения изведал на своём веку не одну войну и крушение России, и холод тюремных нар, ставших в 1945 г. местом его смерти. Стихотворение «Суворовское знамя» Несмелов не включил ни в один из прижизненных сборников. Сам сюжет стихотворения передает чувство прикосновения
Творчество Арсения Несмелова сочетает приверженность державинским традициям и ярко выраженную тенденцию к новому мифотворчеству, к созданию свежего, постдержавинского, мифа о старых героях, накрепко связанного с обстоятельствами истории ХХ в. Несмелов приглядывался к сталинской России, надеялся, что последователи Суворова – новые советские маршалы – вернут стране имперскую стать.
Суворов несмеловского стихотворения кажется дальним родственником «отца Суворова» из поэзии В.А. Жуковского («Певец во стане русских воинов»). Суворов Жуковского, в свою очередь, в известной степени был отражением Суворова державинского стихотворения «На победы в Италии», в котором поэт трактовал образ полководца как легендарного славянского богатыря. Поэтика несмеловского стихотворения восходит к предшественникам и в таком важном для сюжетного стихотворения элементе, как описание внешности героя. Здесь перед нами не грозный славянский богатырь Жуковского и державинского стихотворения «На победы в Италии». Несмелов ясно пишет:
Был он худ, был с пудреной косицей.
Реалистический образ Суворова – тщедушного маленького человека, побеждающего силой духа, а не богатырским посвистом, – в русской поэзии связан со стихотворениями Г.Р. Державина «К лире» и «Снигирь», с шишковской эпитафией. Общность смысловых элементов, необходимых в обиходе суворовского мифа поэтических наработок, объединяет творчество Державина и творчество позднейших поэтов, писавших о Суворове.
Логика векового развития русской поэзии от Жуковского до Несмелова, авторов, не сопоставимых по масштабам дарования, но связанных прикосновением к суворовской теме, позволила ввести в поэтический язык укорененный в фольклоре, создаваемый десятилетиями символ России – Суворова. За появлением Суворова в любом стихотворении угадывается множество дополнительных, подчас не связанных с контекстом, смыслов. У Арсения Несмелова Суворов – этот непререкаемый авторитет российской государственнической культуры – является образом уходящей империи, оплакивающим «гибель богов» в веке двадцатом. У Жуковского чудесное появление легенды екатерининского века – Суворова – приносит России победу. У Арсения Несмелова речь идет о временной победе, за которой чувствуется обреченность, поражение, задним числом известное поэту. Сюжет «чудесного спасения» сменяется трагедией «погребённого Китежа».
Суворов оказывается необходимым героем для развития и первого, и второго сюжетов на российском материале. Архетип, содержащийся в стихотворении Несмелова, осваивался и в советской поэзии. Иной раз у авторов нового времени возникали даже мотивы языческой по духу мистики. Старый герой, приходящий на помощь в роковой час, встречается в поэзии И. Сельвинского, С. Щипачева.
Замечательно, что у Несмелова на помощь фанагорийцам приходит живой Суворов, с внятной и запоминающейся фактурой, а у Сельвинского и у Щипачева героям помогают памятники Ленину. Истуканы, творящие чудеса. Памятник как метафора авторитарной силы появляется у Пушкина в «Медном всаднике». И Суворов в советской поэзии 1940-х присутствует в виде памятника, в виде монумента – в стихотворении В. Рождественского «Памятник Суворову».
«Памятник Суворову» Всеволода Рождественского – пожалуй, самое талантливое стихотворение о Суворове из числа написанных в годы Великой Отечественной войны советского народа. И показательно, что советского поэта интересует не столько полководец, сколько памятник, символ. Здесь дело не в сакрализации истуканов;
Среди балтийских солнечных просторов,
Пред широко распахнутой Невой,
Как бог войны, встал бронзовый Суворов
Виденьем русской славы боевой…
Он прям и смел в грозе военных споров,
Страны, подобной нашей, в мире нет.
Вперед, друзья! Так говорит Суворов,
Ваш прадед в деле славы и побед.
1941 г.
В блокадном Ленинграде памятник Суворову был единственным монументом, в открытую принимавшим на себя огонь вражеских обстрелов: памятник не был ни эвакуирован, ни закопан, ни укутан в камуфляж. Суворов, как всегда, смело смотрел в глаза врагу, вдохновляя ленинградцев на их победное долготерпенье. Таким было участие Суворова в Великой Отечественной, он, как в стихах Несмелова и Рождественского, приходил на помощь попавшей в беду родной армии.
Много и интересно писал о Суворове ещё в предвоенные годы Константин Михайлович Симонов, писатель, едва ли не всё своё творчество посвятивший войне. В октябре 1938 г. в «Литературной газете» был напечатан отрывок из поэмы «Суворов» – эту публикацию можно считать началом литературной судьбы симоновской исторической поэмы. В 1939 г., в двух номерах «Знамени», был напечатан и полный вариант «Суворова».
Обладавший признанным чутьем на литературную моду, умевший предвосхищать конъюнктуру поэт вместе со всей советской страной преодолевал последствия вульгарно-социологического подхода к истории. В замысле Симонова были и осязаемая доля риска, – в поэме сочувственно упоминается екатерининский век, – и положенное внимание главного героя к простому народу, а автора – к социальным коллизиям описываемой эпохи.
Двадцатитрёхлетний поэт, как водится, относится к жанру поэмы с головокружительным трепетом: он даже создаёт впечатление собственной авторской искушённости – получается очень симпатичная наигранная опытность молодого человека, нисколько не мешающая читателю поэмы.
Автор эпической поэмы о Суворове может легко почувствовать себя великим демиургом, всеобщим наставником, если угодно – фельдмаршалом строчек и рифм. Предположу, что Константину Симонову это честолюбивое чувство было не чуждо. В мире Суворова поэма Константина Симонова стоит рядом с кинофильмом Всеволода Пудовкина. Их роднит не только одна на двоих эпоха написания. И в поэме, и в фильме кульминацией судьбы заглавного героя является Швейцарский поход. И в поэме, и в фильме рассказывается о конфликте с Павлом Первым – самодуром и «пруссаком», а великие дела екатерининского века присутствуют как прекрасное воспоминание. Симонов больше внимания уделил Прошке, авторы фильма «Суворов» – заглавному герою. Осторожный политик Симонов воздерживается от пафосного прославления Суворова как национального героя и гения; читательское внимание то и дело переводится на «историю народа», на жизнь простых солдат и офицеров, того же Прошки. Симонов, в отличие от Пудовкина, вводит в повествование мотив классового противостояния между угнетенным народом и хоть и лучшим представителем класса угнетателей, но всё-таки крепостником Суворовым. Пудовкин работал над своим «Суворовым» через два года после написания Симоновым суворовской поэмы. Вульгарно-социологический подход к истории преодолевался семимильными шагами, в позднейших стихах Симонова о русских воинах и полководцах мотив классовой вражды не возникал…
Поэма «Суворов» не стала крупнейшей творческой удачей Константина Симонова. Последовавшие за «Суворовым» стихотворения Симонова затмили историческую поэму, и сейчас, перечисляя лучшие произведения этого поэта, мы едва ли назовём поэму о Суворове. Заёмный стиль, заёмная мелодика стиха, заёмные мысли – так вкратце может охарактеризовать поэму 1938 г. строгий критик наших дней. Поспешные литературные суды не бывают справедливыми. Большая, в трёх частях, поэма К.М. Симонова остаётся существенным документом, свидетельством о суворовском феномене, погружённом в наше столетие.Есть в поэме Симонова удачные эпизоды, есть и досадные срывы, такие словесные конструкции, что язык сломаешь, читая. Рассказ о том, как Суворов посоветовал солдату насадить швейцарский сыр на штык, завершается двустишием:Шагали в ногу, не сбиваясь,