Германтов и унижение Палладио
Шрифт:
За спиною застучал молоток.
Сколачивали декорацию?
Так.
Неужели бессмертные позабыли о том, чем они всего-то три дня назад занимались в моём сне и о чём, пока я спал, а они в моём сне хозяйничали, расхаживая по спальне, спорили между собой?
Да, явно зацепившись за центральную идею замысла, спорили: можно или нельзя унизить красоту красотой.
Их недавний предрассветный спор в спальне был всего лишь затравкой?
«А сейчас, на Пьяцце, под розовыми фонарями и звёздами, – допытывался у себя Германтов, – я опять сплю? И тот спор
Он вынужденно ввяжется в спор и – непроизвольно, заболтавшись, – ненароком выдаст себя?
А что, собственно, может он выболтать, что он знает такого, что…
Что может он выболтать, кроме своих надежд?
Веронезе (неожиданно, застигая врасплох). Вы, профессор, – искусствовед?
Германтов растерянно кивнул.
Веронезе. Что это за род занятий, – как у мессира Джорджо?
Германтов (не сообразив). У какого ещё Джорджо?
Веронезе (с подкупающей улыбкой). Вазари.
Польщённый Германтов скромно кивнул.
– Ландыши, ландыши… – запела девица, и Веронезе, уже не оборачиваясь, вновь улыбнулся.
Чуть опустив голову, из-за крышки-экрана ноутбука исподтишка Германтов наблюдал за ними, пытался проникнуть в их истинные намерения. Что-то выжидательное было в их словах, взглядах, слова их по крайней мере пока отлично справлялись со своей целью, – скрывали мысли, а – взгляды? Он хотел уже избавиться от их общества, дабы вернуться к созерцательной сосредоточенности, которой изначально намеревался посвятить вечер, хотел – и одновременно не мог этого хотеть, чувствовал, что готов ловить каждое их слово, что не в силах отвести от них глаз.
Что же собирались они выведать у него?
Маниакально-напряжённое ожидание завладевало им.
Но от него не ускользнуло, что голова Палладио слегка дрожала; да ещё ломота в суставах, – монументальность и твёрдость духа не уберегали зодчего номер 1 от старческой немощи?
Сколько им лет сейчас? – сверхдурацкий вопрос, какое значение может иметь их возраст.
Сплю, но так ясно их вижу?
Все морщинки и поры на коже вижу, и пятно пигментации у виска, и волоски в ноздрях.
Донеслось со сцены-помоста:
Теперь пора ночного колдовства.Скрипят гроба и дышит ад заразой.Сейчас я мог бы пить живую кровь,И на дела способен, от которыхОтпряну днём.Веронезе (прислушиваясь к декламации, приложив палец к губам; затем, проследив за взглядом Германтова). Кто это?
Германтов. Гамлет.
Веронезе. Кто этот Гамлет?
Германтов. Принц датский.
Веронезе (вздыхая). Кого здесь только нет.
Я буду строг,Палладио, однако, чуть приподнял воспалённые, с набрякшими потемнелыми мешками глаза и упёрто повторил свой вопрос: и опять буду я унижен?
Веронезе смолчал, а Палладио, не двигаясь, не меняясь в лице, – с застывшей улыбочкой на устах, – спросил потерянно: можно ли наглядно доказать, что прошло пятьсот лет? Докажите, показав мне что-то невиданное…
Наглядно? Невиданное? Вот так вопрос, вот так пожелание, – озадаченно подумал Германтов, и – засомневался: не буду ли я, отвечая на такие вопросы-подвохи, их просвещать на свою беду? Однако же опять его понесло, хулиганить, так хулиганить! – он решительно повернул ноутбук экраном к себе, пробежал пальцами по клавиатуре, вытащил из памяти компьютера…
Ну и азартно же сыграл Германтов!
Торжествующе-резким и вдохновенным движением-жестом, как пианист, берущий финальный аккорд, ударил он по последней клавише и, – вновь повернул к ним засиявший экран.
Ура – они ошарашены!
Вот когда утратил монументальность свою Палладио, а Веронезе, казалось, вмиг лишился гордой осанки, он будто бы задохнулся, если можно задохнуться увиденным; вот когда по-настоящему с них, обоих, разных таких, слетели маски.
Палладио (тихо-тихо). Что это?!
Веронезе (так и не отдышавшись ещё, не распрямившись). Что это?!
Германтов (с напускным спокойствием). Город.
Палладио-Веронезе (в один голос). Город?!
Хитрец Германтов выбрал, слов нет, восхитительную городскую панораму, снятую с птичьего полёта, восхитительную и, уж точно, невиданную, – густо-синяя невская ширь, мосты, золотой купол, шпили.
Палладио (медленно приходя в себя, растерянно). Город невиданной красоты, – чей это город?
Германтов (с напускной небрежностью). Святого Петра.
Веронезе (выдохнув наконец). Трудно не признать, что вы, друг мой, о многих исторических фактах осведомлены, но в очередной раз не заблуждайтесь, город Святого Петра, – Рим.
Германтов. Это новый, северный и молодой Рим, – Святому Петру достало нового вдохновения.
Веронезе (глядя на экран). Скажите, не в этом ли чудном городе жил поэт, о котором нам так взволнованно рассказывал сегодня старый экскурсовод?
Германтов. В этом.
Веронезе. И почему же он покинул город?
Германтов. Его, неугодного правителям, изгнали.
Веронезе. Как Данте?
Германтов (кивая). Экскурсовод вам читал стихи?