Героин
Шрифт:
— Пожилой следователь, вы бы не могли мне дать на пару минут свой мобильник?
— Что? Да, да, конечно. Ноготь, я просто не подумал, завтра же я привезу вам мобильник.
— Да зачем он мне?
— Ноготь, прекрати истерику. Я давно хотел внедрить кого-то в психиатрическую больницу, но у меня не получалось. На вас я возлагаю в этом плане большие надежды.
— Бред. ЛСД машет ручкой на каждом слове. На что я годен? Я вам не рассказывал, но такой же эпизод у меня был в шестнадцать лет. Я тогда оправился, но не совсем. Садизм появился, злобность. Я тогда книги по психиатрии читать начал, так что я знаю,
— Я не знаю, что ты там начитал. Я с врачом говорил, он сказал, что ты полностью восстановишься. Полностью. Только тебе заняться чем-то, руки не опускать.
— Пожилой следователь, что с моей женой?
— А что с ней может случиться?
— Не паясничайте, я же стрелял в нее.
— Вы были больны. Пуля только задела ей ухо и расцарапало кожу. Просто любая рана на голове сильно кровоточит.
— Алло, Хомяк, это я Ноготь. Узнал?
— Братан, ты в себя пришел? Рад тебя слышать.
— Что с моей?
— А что с твоей? В делах вся, дом ваш хочет продать, прежде чем рожать пойдет. Деньги нужны будут, то да се. Сам понимаешь.
— Понимаю. Жива, значит.
— Да ты че, Ноготь? Жива, конечно. Ты ее только слегка поцарапал, что с ней станется.
— А братанов я…
— Перестань, Ноготь. Повязали тебя как котенка. Ты ведь просто блатной, а мы бывшие бойцы ОМОНа. Повязали как таточку, ты и автомат поднять не успел.
— Ладно, Хомяк, я тебе потом перезвоню.
— Ну что, проверил? Думал я тебя обманываю?
— Несите мобильник. Тайный агент в сумасшедшем доме по кличке «Маникюр» приступает к выполнению своих обязанностей.
— Колян, можно мне туже телочку?
— Которой в пупок Гавриловна сережку вставила?
— Ну да.
— Ты из нее постоянную подругу сделать хочешь, что ли?
— Ну да.
— Тогда ты ей лобок выбрей.
— Зачем?
— Сережку в пупок — это прикольно и по-современному. Но лобок надо выбрить. Иной раз на ночной смене так трахнуть хочется, не важно кого. Так могут и ее трахнуть, зачем это тебе? Еще триппер привнесут. А если лобок выбрит — не трахнут. У нас же психушка, бритвы на руки не выдают, а если лобок выбрит, значит чья-то. Во всех психушках так заведено. Перед тем, как на головку надеть, всегда проверяют, выбрит ли лобок. Чтобы недоразумений не было. Но дело, конечно, хозяйское. Сейчас позвоню.
— Гавриловна, заторможенная, ну та, с сиськами, еще жива? Ну и приводи мокрую, что тут ждать будут, когда вы больных из душа выведете?
— Здравствуйте, дяденька Ноготь.
— Здорово, что нового?
— Я новое упражнение выучила, прикольное такое. Мне Гавриловна показала, когда пупок йодом протирала. Сегодня зарядку делать будем?
— Какую зарядку? А-а, давай поешь сначала, мне твоих оранжевых принесли, большие — это апельсины…
— Я помню, спасибо.
— Не перебивай меня. А маленькие — это мандарины. Колян, Гавриловна, сегодня гулянку с закусок и начнем. Под разговоры.
— Под разговоры, так под разговоры. Как считаешь, Колян?
— Валяй, Гавриловна. Другого такого случая у нас точно не будет.
— Даю, благославлясь. Значит так, Ноготь, я в психиатрии уже двадцать пять уже работаю, много больных видела, сравнить могу. Ты, на мой взгляд, из психоза уже вылез. И чистый вышел, не апатичный. Подругу
— Слушаю.
— Речь идет о больших деньгах, но без такого человека как ты нам этого не поднять. И меня, и Коляна разотрут и не заметят. Это не только ежу, но и червяку понятно. Тут такой человек как ты нужен.
— Обычно при первом упоминании слова «Деньги» все вопросы отпадают, но все-таки. И чем же я такой особенный?
— Крутой ты. Связи имеешь. Пожилой следователь лично о тебе беспокоится. Блатной ты. Не сидел, но блатной, тут не ошибешься. Колян, как с большим спортом окончательно завязал, у Хомяка в рэкетирах ходил. Тебя запомнил. Ты вроде у самого Олигарха в почете был?
— Если Олигарх узнает, что я здесь, твои яйца, Колян, будет носить Гавриловна. Когда из могилы по ночам выходить начнет.
— Вот и я о том же. И сам заработаешь, и нам перепадет. Деньги то не мерянные.
— Да откуда в этой нищей психушке под Сковом не мерянные деньги? Какие тут особые комбинации могут быть?
— Есть такие комбинации. Я и Колян в них тоже участвуем, но на четвертых ролях. И платят нам копейки. Так, подачки. А с тобой мы их хорошо подоить можем.
— И в чем суть?
— Больница наша в лесу стоит, на отшибе. Больные почти все хронические, лежат не годами, десятилетиями. О них забыли все, даже и если на воле родственники. А у многих, как у твоей заторможенной, вовсе никого нет. Мать из отделения для тяжелых хроников не в счет.
— И за таких людей деньги платят?
— Еще какие. Когда твоя заторможенная тебя просила, чтобы ее завтра не убивали — она не бредила.
— Что!? Понты колотишь, чмо мелкое.
— Что слышал. Праздник слабоумия то из себя не строй. Мы ее на разборку на завтра готовили.
— В каком смысле?
— В прямом. Почки отдельно, роговица отдельно. Сейчас много чего пересаживают. С оного человека органов можно тысяч на тридцать евро поснимать. Если это в специально оборудованной операционной настоящий хирург делает.
— А как потом о человеке отчитаться?
— По разному. Убежал псих из психбольницы, да сгинул в лесу. Бывает. Больница то на отшибе в лесу стоит. От болезни безумец умер, отмучился. Внезапно помер от осложненного насморка. Кто вскрывать-проверять будет? Или сумасшедший пациент самоубился суицидом. Кладбище рядом, в поселке. Там не реализованные запчасти и захороним. Твою заторможенную не оприходовали, потому что ты попросил. Гавриловна заведующему ее отделения сказала, тот приговор и отменил. Ты парень то особенный, прямой доступ к пожилому следователю имеешь. Кто же захочет с тобой дело иметь? Кому хочется быть обезвреженным людьми в штатском? Другого в тот день вместо нее взяли. И покойный Владимир Германович был неплох, даром, что до этого пять лет ходил под себя. Оно и правильно, инвалиды — обуза для общества, а ранняя смерть — хороший фундамент для посмертного культа. Фурманов — лишний человек. Так считали и Чапаев, и Петька, и Анка. Но Петька с Анкой так же считали еще, что и Чапаев лишний. А нам то с этой гуманной акции достались считанные копейки! После этого чувствуешь себя цинично униженным и оскопленным черенком от совковой лопаты.