Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
Аданэй кинулся к ней, встревожено приподнял и постарался хоть как-то облегчить ее страдания, хотя знал, что когда у Лиммены приступ, она ничего не в состоянии воспринять. Скорее всего, она даже не осознала, что любовник никуда не ушел, а напротив, очень осторожно и даже нежно прижил ее к себе. Постепенно ее тело перестало биться, обмякло, и царица подняла на Айна вполне осознанный взгляд.
Тут же вспомнив о только что разгоревшейся ссоре, уперлась кулаками ему в грудь и, хмуро поглядывая, попыталась отодвинуться. Когда ей это не удалось, разрыдалась в голос, по-детски закрывая лицо руками. Если и существовало нечто, способное заставить Аданэя чувствовать себя неуютно, так это женский плач. В подобные
– Уже все. Успокойся. Все хорошо.
Но женщина не успокаивалась.
– Как ты мог! – говорила она сквозь слезы. – Ты не представляешь, как больно слышать от тебя все эти ужасные слова. От тебя, моего Айна!
– Я разозлился на тебя, Лиммена, вот и все. Но теперь все позади, верно? Успокойся, – он продолжал удерживать ее в объятиях, и она понемногу утихла.
– Ты намного моложе и, наверное, и впрямь считаешь, будто я стара для тебя.
Аданэй понял, что царица говорит это в надежде услышать опровержение и, не заставляя ее ждать, ответил с улыбкой:
– Ты удивительная женщина, Лиммена. Ты как вот эта осень за окном – спокойная, умиротворяющая и пленительная женщина-осень. Неужели ты думаешь, что я предпочел бы тебе молодую глупую девчонку, которая ничего не смыслит в любви? Все это я наговорил лишь от злости. Твоя проверка показалась мне очень унизительной. Я вдруг вспомнил, что до сих пор являюсь рабом.
Лиммена порывисто вскочила и прижалась к Айну:
– Мой любимый, мой Айн, мой бог. Прости, я была слепа, я так радовалась своему счастью, что совершенно не думала о том, счастлив ли ты. Да, ты не можешь и не должен оставаться рабом. Мой Айн, ты никогда, никогда им больше не будешь! Завтра же я сделаю тебя свободным жителем Илирина, я тебе обещаю!
Аданэю потребовалась вся выдержка, чтобы скрыть торжество, которое он испытал. Лиммена сказала правду: она и впрямь была слепа – страсть ослепила ее. Царица, обычно такая проницательная, не почувствовала в своем любовнике ни изрядной доли лицемерия, ни фальши.
А тот ликовал. Наконец-то он обретет вожделенную, долгожданную волю, он станет свободным! Впервые за много лет. И теперь дело только за Ниррасом.
О, Гиллара, воистину твой план великолепен!
И Аданэй гладил царицу по голове, ласкал ее тело, и вся его душа наполнилась сейчас такой радостью, что ему даже показалось, будто он по-своему любит эту женщину. Женщину, вернувшую ему свободу. Женщину, которая, вероятно, вернет ему еще и власть.
***
Лиммена сдержала обещание. Она отдала приказ внести имя рекомого Айном в Список Свободных. Теперь никто, даже сама царица, не имела права снова сделать его невольником. Да, она по-прежнему могла его казнить, как и отправить в заточение или ссылку, но ввергнуть в рабство – нет. Таков был закон.
В кузнях Илирина ему выковали нож, который полагался каждому свободному, а Лиммена вручила ему еще и меч – оружие, которым могли обладать лишь воины да знатное сословие: для обычных людей оно являлось слишком большой роскошью. И пусть этот меч был не столь хорош, как клинки из-под молота отерхейнских кузнецов, но сейчас он показался Аданэю самым совершенным из всего оружия мира. Просто потому, что оказался первым мечом за долгое время, который он держал в руках и который теперь принадлежал ему. "Я назову его Освободитель", –
Когда Ниррас застал Аданэя в одиночестве, то сдержанно поздравил его с успехом. Глаза советника горели нетерпением: ему хотелось скорее приступить к следующим этапам их общего плана, но приходилось ждать и соблюдать осторожность.
***
На следующий день Аданэй впервые выехал за пределы дворца и оказался в зажиточной густонаселенной столице – заносчивой Эртине. В центре города располагалась огромнейшая, выложенная гладкими плитами площадь, на которой проводились как празднования, так и казни. В обычные дни здесь устраивали представления уличные танцовщики и акробаты, либо показывали уродов.
Вокруг высились белокаменные дома богатых господ, множество лавок, в которых торговали тонкими тканями, изысканными украшениями, специями и вином. На улицах царило дневное оживление, и сонная осень здесь почти не ощущалась, ничто не напоминало праздную и дремотную атмосферу дворца.
Аданэй ехал по дороге, направляя коня туда, куда звали его сиюминутные побуждения. Он нередко ловил на себе восторженные взгляды свободных жительниц: молодой красавец со сверкающими золотом волосами, в роскошной одежде, восседающий на вороном жеребце, привлекал внимание не только простолюдинок, но и знатных женщин.
Однако скоро он обнаружил, что богатые дома сменились кособокими строениями, одежда людей стала беднее, вонь испражнений и помоев – гуще, а всадников на дороге заметно поубавилось. Должно быть, он уже довольно далеко отъехал от центра.
Внезапно прямо у него перед носом, едва не угодив под копыта лошади, выскочил какой-то чумазый мальчонка, размахивая руками и выкрикивая:
– Сладости! Сладости! – и, обращаясь уже непосредственно к нему: – Купите сладостей, благородный господин.
И только тут Аданэй понял, что у него совсем нет денег. Даже самой мелкой монеты. Живя столько времени в царском дворце, он как-то позабыл, что они необходимы для жизни. Почувствовав себя уязвленным этим открытием, он сделал вид, будто предложение мальчишки его не заинтересовало, и проехал мимо. И тут же услышал за спиной, как тот буркнул себе под нос: "Сквалыга проклятый, пары медяков ему жалко!"
Да, решил Аданэй, деньги необходимы. Но не просить же их у Лиммены? Захотел быть свободным, так нужно быть свободным во всем. Что ж, сейчас он сможет их раздобыть, снеся в ювелирную лавку одно из своих многочисленных украшений. А потом он станет советником – непременно станет! – и тогда проблема с деньгами решится сама собой.
За время, проведенное в Илирине, Аданэй перенял приверженность коренных жителей к золоту и драгоценностям.
Ныне эта их особенность уже не казалась ему такой чудной, как в прежние времена. Теперь на нем самом красовались золотые браслеты, ожерелье и яркие кольца в ушах.
Ювелирную лавку удалось обнаружить без труда, их в Эртине было полно, даже на захудалой окраине города. Правда, его поразило, что хозяйничала в лавке женщина, хоть и довольно необычная на вид: с крупными мужскими руками и густой порослью над верхней губой. Но все-таки женщина. Аданэю показалось это необычным, поскольку в Отерхейне жены никогда не занимались ни торговлей, ни ремеслами. Они обеспечивали уют, присматривали за хозяйством, следили, чтобы мужья и дети были накормлены, либо – если семья бедствовала, – подрабатывали прислужницами в богатых домах.