Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
Впрочем, Аданэй еще во дворце заметил, что женщины Илирина на диво самоуверенные создания, но тогда он думал, что такое бытует лишь среди высшей знати. Однако, как оказалось, образ жизни и по всей стране заметно отличался от того, к которому он привык в родном Отерхейне.
Как бы то ни было, но через короткое время Аданэй выходил из лавки с деньгами и, не став более задерживаться, двинулся по направлению к центру. Длительная прогулка утомила, и он решил вернуться во дворец. Тем более что Лиммена, должно быть, ждала его в теплой постели, как изволил выразиться Ниррас. А сейчас от этой самой постели Аданэй не отказался бы, хоть и не в том смысле, на который намекал
***
Кхарра, проснувшись в своем особняке, лениво спустился по лестнице в залу. Неделя его изгнания подходила к концу, и он знал, что скоро сможет вернуться к обязанностям советника. Этот день одновременно радовал и пугал его, но в целом Кхарра вернулся в привычное расположение духа. Во многом благодаря своей жене, именно она сумела успокоить его, вселить уверенность и поддержать. Кхарра знал: ему очень повезло с Уссендой. Веселая, верная, любящая – она была его главным сокровищем. И она же подарила ему двоих сыновей.
Улыбаясь этим мыслям, Кхарра спустился в залу и, увидев напевающую что-то Уссенду, подошел к ней:
– Доброе утро, – произнес, целуя женщину в каштановую макушку.
– И тебе, – она лукаво прищурилась и спросила: – Ты заказывал шелковые ткани?
– Да. Решил, что пора побаловать вас новой одеждой. Но как ты узнала?
Жена кивнула на стоящий в углу сундук:
– Сегодня принесли. Сказали, там шелк. Я хотела открыть, но потом решила дождаться, когда ты проснешься.
– Ну что ты, Уссенда, могла бы и не ждать. Это все твое.
Кхарра подошел к сундуку. Повернул в замке крошечный ключ. Приоткрыл крышку. Сначала он ничего не понял, но, спустя миг, схватился за сердце. Уссенда, которая заглянула через его плечо, пронзительно завизжала и отпрянула назад.
Придя в себя, Кхарра холодно произнес:
– Ступай к себе, Уссенда.
Жена судорожно кивнула и побежала вверх по лестнице.
Кхарра же не мог оторвать взгляда от недр сундука: там, на дне, лежала забальзамированная голова с выпученными глазами. И Кхарра слишком хорошо знал – чья голова: одного из соглядатаев, приставленных к Ниррасу.
Советник дрожащей рукой потянулся к записке, которая валялась рядом с головой. Нервозно развернул ее и вчитался в расплывшиеся перед глазами знаки:
"Молим Богов, – гласила запись, – чтобы семью советника не постигла подобная участь".
Кхарра снова схватился за сердце.
Советник реально себя оценивал себя и знал, что особой смелостью никогда не отличался. Знал он также и то, что сил для открытой борьбы с главным военачальником у него недостаточно: он готов был противостоять Ниррасу лишь до тех пор, пока сам оставался в тени.
Кхаррой медленно овладел страх – не столько за себя, сколько за жену и детей. И в этот миг советник решил, что если и вернется ко двору, то станет вести себя тихо, незаметно и постарается не привлекать лишнего внимания.
***
Прежде,
Подтолкнуть Лиммену к такому решению оказалось несложно. Она уже привыкла спрашивать мнения своего любовника по многим государственным вопросам, убедившись, что он неплохо разбирается в политике, особенно, если речь заходит об Отерхейне. А идея таким образом убрать с пути своей дочери Аззиру, выдав ее замуж за недавнего раба, особенно ей понравилась. Лиммена не без оснований полагала, что высокомерная илиринская знать ни за что не признает царем бывшего невольника и не захочет ему подчиняться. А значит, Аззире точно не стать царицей. Никогда, никогда благородное сословие на это не пойдет! Итак, Аззира перестанет угрожать трону, а возлюбленный Лиммены, женившись на особе царской крови, сможет стать советником. И у нее появится дополнительная возможность видеть его, ощущать его присутствие каждой частичкой тела. Да и Айн, вероятно, будет доволен.
И, больше не раздумывая, Лиммена решила сообщить об этом любовнику.
Аданэй, не обращая внимания на липкий снег и промозглую сырую погоду, упражнялся с мечом. За осенние месяцы его тело вспомнило то, что умело раньше и это не могло не радовать.
На рассвете, когда Лиммена еще спала, а окружающий мир выглядел серым и хмурым, Аданэй вышел на площадку позади дворца. И вот, теперь он здесь. Уже довольно давно. От длительной тренировки стало даже жарко, и он скинул шерстяную накидку прямо во влажный снег.
Зима в Илирине – не самое приятное время года. Относительно теплая, но очень влажная, богатая осадками, она вгоняла в тоску и апатию. Солнце практически не появлялось на небе, за ночь успевали выпасть горы снега, которые днем начинали неумолимо таять, превращаясь в серо-бурую грязь. Но сейчас только-только пришло утро, снег растаять не успел, все вокруг погрузилось в тишину, и Аданэй получал искреннее удовольствие и от этого безмолвия, и от свежей белизны недавно выпавшего снега. Тем более, ему нечасто доводилось его видеть. В Отерхейне он выпадал от силы несколько раз за год, если, конечно, забыть о горах – на их вершинах снег лежал круглогодично.
От занятий его оторвала Лиммена, которая появилась перед ним словно ниоткуда.
– Мне надо с тобой поговорить, Айн, – произнесла женщина.
– Прямо сейчас?
– Да, – она улыбнулась. – Я изнываю от нетерпения рассказать тебе кое-что.
Аданэй, заинтригованный этими словами, отправился вслед за царицей в ее покои.
Приобняв Айна и доверчиво заглядывая ему в глаза, Лиммена повела речь издалека:
– Милый мой, ты ведь знаком с советником Ниррасом?
Когда он кивнул, голос царицы утратил беззаботность, став вдруг серьезным и собранным.
– Он очень умен. К его мнению я всегда прислушиваюсь. Над тем, что он сказал, я думала всю ночь и долго не могла из-за этого заснуть, а сегодня с утра не выдержала. Думаю, он прав, потому я и говорю сейчас с тобой.
Аданэй догадывался, о чем хочет сообщить Лиммена, но все еще боялся поверить, опасаясь спугнуть удачу.
– Так в чем дело? – спросил он, ничем не выдав нетерпения и надежды.