Гидеон. В плену у времени
Шрифт:
Кэйт обернулась, но ей не удалось рассмотреть молодого человека, он все так же похрапывал и не шевелился.
Только они улеглись в кровати, как Кэйт немедленно погрузилась в глубокий сон и, не пошевельнувшись, спала до тех пор, пока Ханна не разбудила ее. Ей снились Джошуа, мальчик Питер и мистер Скокк. Кэйт попыталась вспомнить подробности, но обрывки сна растаяли, как лед в воде.
Ночь прошла спокойно, и теперь вся компания горела желанием продолжить путешествие, так что завтракали наскоро, без аппетита. Уже собравшись выходить, они стали свидетелями неприятного инцидента. Хозяин гостиницы и его сын пристраивали половину туши быка на вертел над огнем в столовой. Когда мужчины возвращались в кухню с длинными ножами для разделки мяса, они прошли перед
Уходя, Ханна спросила хозяина, что так взволновало мальчика.
– За свободу надо платить, мадам. Бедный парень оказался в гуще парижских событий и видел такое, чего не должен видеть ребенок. Я не могу сказать большего в присутствии леди и девочки, особенно если они отплывают во Францию. Но должен предупредить – будьте осторожны, время сейчас опасное. Не знаю, как вы относитесь к политике, но советую вам носить трехцветные кокарды, чтобы показать верность революции. После беспорядков на прошлой неделе в Париже вся страна пребывает в волнении.
В восемь часов все были на пристани, и Ханна с Кэйт грелись на утреннем солнышке, пока моряки в белых рубахах переносили груз на дуврский пакетбот. Отплытие задерживалось, потому что капитан ждал почтовую карету, чтобы принять почту. Собралось всего несколько пассажиров, но капитан сказал, что, зная последние новости о событиях в Париже, он был бы удивлен, если бы на пути домой его корабль оказался бы заполненным пассажирами.
Высокий парусный корабль скрипел и стонал, когда поднимался и падал на волнах, море было неспокойным даже в заливе. Кэйт смотрела на мачты и на молодого матроса, который, как обезьяна, взбирался по ним, и ей так захотелось оказаться в какомто другом месте. Ханна прихватила с завтрака ломоть хлеба, и они с Кэйт стали развлекаться, подбрасывая хлебные крошки высоко вверх. Остроклювые чайки камнем падали сверху и хватали хлеб с безошибочной точностью и с захватывающими дух акробатическими трюками.
Кэйт наблюдала за Питером и мистером Скокком, которые склонились над сегодняшним выпуском газеты «Таймс». Страницы газеты раздувало сильным ветром. Мистер Скокк, обнаружив в газете знакомое имя, громко выкрикивал: «Дантон!», «Робеспьер!», «Марат!». Эти имена ничего не говорили Кэйт, но она предположила, что они, должно быть, очень знамениты, раз о них слышал даже мистер Скокк. Он выглядел встревоженным и возбужденным, а Кэйт интересовало только одно – она хотела найти своего друга. Если, конечно, она уже не нашла его. «При первом удобном случае я прямо задам ему вопрос. И если он и есть Питер, я выскажу этому лжецу все, что я о нем думаю!»
Мистер Скокк сложил газету.
– Об этой резне даже читать тяжело, – заметил он. – Джошуа, друг мой, мы не могли выбрать лучшего момента для нашего путешествия во Францию.
– Аррас – это не Париж, – сказал Питер. – Если будем осторожны и постараемся не привлекать внимания, гарантирую, нам не грозят неприятности.
Грохот копыт по булыжнику возвестил, что на пристань прибыл желтый дилижанс с грузом почты, отправляемой во Францию. Несколько матросов начали переносить почту на корабль. В этой сумятице появился последний пассажир. Крепкий темноволосый мужчина в скромной одежде, измятой во время путешествия. С ним был компаньон, который прикрепил на поля большой черной шляпы краснобелосинюю ленточку. Наши путешественники услышали, как капитан приказал двум матросам проводить мистера Томаса Пэйна и его компаньона на борт.
– Так это он! – воскликнул мистер Скокк.
За
– Боже, храни великого Томаса Пэйна!
Капитан предложил мистеру Пэйну воспользоваться его каютой, и двое джентльменов исчезли внизу. И их не было видно до тех пор, пока пакетбот не вошел в Кале.
Наши путешественники, наоборот, пожелали остаться на палубе. Ветер дул в сторону Франции. Над головами вздымались гигантские паруса. Солнце светило на высокие белые утесы, искрилась поверхность Английского пролива, и чистый морской воздух, казалось, наполнял сердца надеждой.
К полудню все устали и замерзли и уже больше времени проводили, сидя на деревянных лавках, поставленных для пассажиров, а меньше смотрели на море. Кэйт мобильником Миган тайком сфотографировала Джошуа, затенившего глаза рукой и глядящего в сторону Франции. Он красиво смотрелся на фоне моря и корабельных парусов. Потом она прильнула к Ханне, чтобы согреться, и поплотнее завернулась в шаль. Она продумывала свой разговор с Джошуа и все повторяла про себя нужные слова. Чем больше она думала о том, как он их обманывает, тем больше злилась – и удивлялась. Зачем он так поступил? Разве он не хочет вернуться домой? Но как раз тогда, когда она набралась смелости, чтобы встать, она увидела, что к Джошуа подошел мистер Скокк. Мистер Скокк похлопал Джошуа по плечу, они тут же погрузились в разговор, и, судя по выражению лиц, лучше было их не перебивать.
– Я хотел бы узнать о жизни моего сына в этом веке, – сказал мистер Скокк. – Если бы вы пожелали…
Мистер Скокк напряженно смотрел в лицо Питеру. Для Питера это было неожиданностью. Несколько минут он не мог произнести ни слова. Мистер Скокк терпеливо ждал, пока Джошуа собирался с мыслями. «С чего же начать? – думал Питер. – Ох, как трудно. Слишком трудно».
Глубоко вздохнув, он начал рассказывать отцу о своей жизни с Гидеоном в ХоторнКоттедже. Те по большей части счастливые годы казались такими далекими, что Питеру представлялось, будто он говорит о комто другом. Он старательно вспоминал только о хорошем.
Тогда он был подростком в Дербишире, скакал на лошади, охотился, учился вместе с Сидни в БэслоуХолле. Добрая миссис Бинг… Преподобный Ледбьюри… Неделя, проведенная в Лондоне с сэром Ричардом Пикардом. Еще занятия танцами с девочками Бингов и изучение хороших манер поведения в обществе. Но самыми яркими были воспоминания о длинных летних днях, проведенных в странствиях по крутым холмам и долинам округи вместе с Гидеоном Сеймуром. Питер описывал, как Гидеон научил его освежевать зайца, выследить оленя и защищаться от разбойника в темном лесу, как давал советы по поводу любви, чести и учил верить в себя. Питер не рассказывал о трудных временах, когда он плакал по ночам, потому что никак не мог вспомнить лица мамы и отца и потому что в этом чужом веке чувствовал себя изгнанником. Он не упоминал о том, как в это время Гидеон снова и снова доказывал ему свою дружбу, оставаясь невозмутимым, даже когда Питер кричал и прогонял его прочь, потому что хотел видеть своего папу, а не Гидеона. И дружба эта была бесценной, ведь Гидеон сам хорошо знал, что такое печаль, раскаяние и отчаяние. Он всегда был терпелив с Питером, всегда дожидался, когда его юный друг успокоится. Но разве расскажешь отцу всю правду? К чему это приведет?
Питер, тщательно выбирая слова, внимательно следил за реакцией отца. Мистер Скокк пытался представить себе, как жил его сын без родителей, как он учился столь многому новому и при этом отвыкал от всего, что было привычно в двадцать первом веке. Питер видел, что его рассказ временами причиняет отцу боль и лишь изредка радует.
Питер замолчал. Мистер Скокк сжал его руку.
– Как я могу отблагодарить вас, Джошуа? И до какой же степени я обязан Гидеону! Надеюсь, я всетаки встречусь с ним. Если нам повезет и я найду сына и если нам удастся вернуться домой, клянусь, я буду проводить с ним так же много времени, как ваш брат. Детство – короткая пора, и упущенное время не вернуть. Я не повторю своей ошибки.