Глаза, опущенные долу

Бредихин Николай Васильевич

Наверное, в тех книгах вполне можно было бы отыскать многое из того, что в данный момент ему, Фёдору, необходимо, и самое простое - отправиться ему на их поиски. В крайнем случае, прижать хорошенько Корнила - куда он денется? А уж у него-то там залежи, как же иначе? Ходить в списателях и не иметь доступа к книгам "отреченным", это уж совсем трусом надо быть или без одержимости к своему ремеслу относиться.

Но... вот отлучиться-то ему как раз никак не возможно. Дело приняло другой, гораздо более серьёзный, оборот и, вернувшись, он может никогда уже не достигнуть тех мест, в которых сейчас столь удачно расположился. Что-то подсказывало Фёдору, что здесь сердце, оплот, очаг той гнили, которая не дает благодати Божьей, Церкви Святой в здешних краях утвердиться. Даже в окрестностях Саввовского монастыря сила эта гораздо меньше чувствовалась.

Значит

исключительно ему, ему самому предстоит всё сделать. Подолгу он смотрел теперь в раздумье на дары арефиевы, восстанавливал в памяти мельчайшие подробности из прочитанного, услышанного им когда-либо о таинственной науке халдейской, распространившейся, как язва, по всему миру. Иногда, устав от этих занятий, он мял, тёр пальцами загадочный обожжённый кусочек, чтобы в перебранке с таинственной вилой найти хоть какое-то развлечение, однако девушка не появлялась, убеждая Фёдора всё более в том, что она действительно ему не рабыня.

Его вообще оставили в покое, никто отныне им не интересовался, природа жила сама по себе, келья и банька от дождей потемнели, заросли мхом и уже мало из окружающего выделялись, будто стояли так долгие годы. Но и Фёдор как раньше не буйствовал, не старался бросать постоянно вызов тем силам, что его оковали. Он срубил небольшую часовенку, но и это сошло ему с рук. На том и застыло. Что уже, конечно, было победою. Только что с неё?

3

Однако терпение и труд всё перетрут: дело потихоньку продвигалось. Разбираясь в той книжице, которая была оставлена Арефием наряду с Псалтырем, Фёдор обнаружил, что первая половина её как раз и представляла собой наиболее важные, занимательные выписки из различных "отреченных" книг от Звездочетий до Альманаха. Понемногу составлялась здесь желанная общая картина. Во второй части преобладали таинственные рисунки, заговоры и заклинания на самых разных, большей частью неведомых Фёдору, языках. Как видно, Арефий в странствиях своих времени даром не терял, круг интересов его был огромен.

Несколько раз Федор пытался применить на практике обретённые знания, но ничего у него не получалось. Подобрался он вплотную и к тем сильным, страшным заговорам, о которых упоминал Корнил, но ощутил во всём теле дрожь, закаявшись прибегать к ним даже и в самом крайнем случае.

Наконец настал день, когда он почувствовал в себе уверенность и решил сосредоточить в едином рывке свои усилия. Очертил себя двумя кругами, попросил защиты и помощи, выстроил в несколько рядов заклинания, со страхом и досадой вспоминая, как он был в прошлый раз безрассуден, когда собирался биться смертным боем с нечистой, будучи совершенно против неё не вооружен. Очертил круг и для Арефия, начал терпеливо, исподволь преподобного в него призывать. Повинился в том, что не взял в прошлый раз на душу его исповедь, рассказал о своих сомнениях и поисках, долго увещевал, как тяжело ему под такой ношей, просил от неё освободить.

Уже было ясно, что он близок к цели, что душа Арефия где-то совсем рядом, и тогда Фёдор переключился, сосредоточился на тех силах, которые могли старца держать. Много раз ему казалось, что вот-вот должно получиться желанное, но в последний момент что-то не срабатывало, ускользало. Он уже совсем измучился и готов был прекратить свои занятия, как его вдруг осенило. Да, конечно, подсказка Любомилина! Как же он мог забыть?

Посох! В нём дело! Фёдор тут же вскочил и бережно положил сучковатую клюку в самую середину круга. И на сей раз ничего не произошло, но Фёдора было уже не поколебать. Совсем с другим настроением, с новой, возросшей многократно, силой он читал теперь заклинания, чертил на полу и в воздухе магические знаки. Лишь бы не помешала ему, не появилась опять не ко времени проклятая вила!

– Кто звал меня? Арефия... раба Божьего... ничтожного червя...
– послышался вдруг тихий, едва различимый в бесконечном далеке голос.

Фёдор замер с разинутым ртом, боясь поверить в свою удачу. Он напряг зрение, но не узнал святого отца. Даже перед смертью не выглядел тот таким бледным, измождённым, до крайности усталым.

– Это я, авва, - откликнулся он наконец.
– Можете ли вы меня выслушать?

– Я ждал, когда ты меня позовёшь, - кивнул Арефий.
– Но поторопись, нам мало отпущено.

Фёдора внезапно осенило, что душа схимника и в самом деле далека от заветного успокоения, что перехвачена она

силами, которым он немало досадил в своё время и нелегко, нелегко с ними справиться. Значит, он нужен преподобному ничуть не меньше, чем тот ему, и ясно теперь, почему Арефий не являлся так долго в ответ на его просьбы и заклинания.

Старец терпеливо выслушал путаный рассказ инока и долго молчал, задумавшись, упершись подбородком в руки, державшие посох.

– Я понимаю, тебе хотелось бы другое услышать, - произнес он наконец, едва шевеля белыми губами, - но что я могу сказать утешительного? Видит Бог, ты не мальчик, отец Фёдор, я искренне хотел бы помочь тебе, однако о чём ты спрашиваешь: о доле своей, о предназначении? Я не оракул, откуда мне знать то, что в руках Господа? Его, только Его ты можешь просить об освобождении. Ну разве, если ещё заступницу нашу, Пресвятую Богородицу. Совет мой прост: если это в твоих силах, брось тут же то, что я тебе оставил и беги подальше. Не оглядываясь, дабы в соляной столб не обратиться. Ну а коли не можешь, так о чём тогда просишь? Чтобы я ношу твою на себя взял обратно? Но где я? Я и сам не ведаю. Впору мне самому тебя о помощи и спасении молить.

Фёдор понял, что старец не лукавствует перед ним, кивнул.

– Кто эта девушка? Мне и от неё нельзя избавиться?

– Избавься, если сможешь, - усмехнулся Арефий, - мне, по крайней мере, не удалось. Кто она? Что-то вроде языческой богини.
– Он помолчал, сосредотачиваясь, затем продолжил: - Отвоёвывая эти места у сатанинского отродья, мы искали все точки, им отмеченные, альфы и омеги, на которые оно могло здесь опираться, твердыни, уже им созданные. Однажды мы наткнулись на большое капище, затерянное в дикой, труднопроходимой стороне. Люди попрятались, но люди и не интересовали нас, а вот идолов мы истребили всех до единого. В одной избе я как раз и наткнулся на неё, ту фигурку. Бросил её в огонь и был удивлен несказанно - она полностью не сгорела. Я попытался перерубить оставшийся кусочек мечом, но меч отскочил, лишь затупился. Я не стал никому говорить тогда о своём открытии, боясь быть осмеянным, просто убрал "сатанинский камешек" в котомку, чтобы заняться им в более удобное время. Та наша экспедиция была очень удачной, мы возвращались из неё победителями, об истинных результатах знал, точнее, подозревал, лишь я один. Что только не перепробовал я потом с чёртовым оплавком: бил камнем, резал ножом, всё было тщетно, ни единой отметинки не удалось на нём сделать. А однажды предстала в своём прежнем виде передо мной та статуэтка, только ожившая, во плоти. Об остальном ты, наверное, догадываешься?

Фёдор помедлил, не зная, как ему задать такой богохульный вопрос старцу. Наконец решился.

– Вы любили её, авва?

Арефий вздрогнул, но не стал осаживать инока. Лишь опустил голову.

– Эх, инок, спросил бы ты что-нибудь полегче! Дух мой угнетён сейчас, и нет в нём должной ясности, чтобы истинно тебе ответить. Я знал, что старость не разрешает, а лишь усугубляет сомнения, но ведать бы мне, что даже смерть конца им не кладёт! Любовь! Что такое любовь? В мире, в сути своей, есть только ты и Бог, а стало быть, всё, что тебя к Богу приближает, есть великое благо, в том числе и любовь. И бояться её, как мы постоянно делаем, нечего: душа неразменна, она может только рядом идти, но ни с кем, никогда ей не слиться воедино. А значит, и любовь не в отречение, а в помощь человеку дана. Не приходило ли тебе в голову, что мы слишком многое отдали, подарили дьяволу из того, что нам определено Господом, почему мы так сделали, подвели Отца Нашего, увеличив владения врага Его и обокрали себя? Да, я любил её, но ещё больше ненавидел. Волею Божьей мне предопределено было быть воителем, и в этом языческом демонке я нашёл себе достойного противника на всю оставшуюся жизнь.

Он помедлил, облизал пересохшие, бескровные губы.

– Я мог победить. Только времени мне не хватило. Она перехитрила меня. Я знаю, ты осуждаешь меня за похоть, в которую я погрузился. Тебе невозможно меня понять. Но я и здесь принял вызов. Презреть плоть - большой подвиг. Но не обращал ли ты внимание, что дорожка тут бесконечная, что всякий раз каждому человеку борьбу здесь приходится начинать сызнова? Сколько достойных людей на это жизни положили, но должен быть другой путь, который от греховности плоти к святости её ведёт. Не знаю, может, это дьявол внушил мне, что такой путь возможен и шагал я за ним, как покорнейший слуга, по тропинкам порока, но я верил в эту мысль искренне, всем сердцем, и до сих пор от неё не отказался.