Гнилые болота

Шеллер-Михайлов Александр Константинович

Отецъ, мать и я изрдка посщали домъ дяди и старались по возможности удаляться отъ него! Впрочемъ, и супруга дяди, купивъ законнаго мужа, сбросила пошлую маску и не очень дорожила любовью его родныхъ. Она перестала быть Като и сдлалась разсчетливою и умною Катериною Тимоеевною. Дядя сначала вздумалъ открыть типографію на какихъ-то новыхъ условіяхъ, замышляя осчастливить сотни работниковъ: но супруга попросила его сперва сдлать смту предпріятія и, увидавъ призрачность и воздушность плана, не ршилась доврить мужу капиталы, и онъ, отстраненный отъ всхъ заботъ по управленію имніемъ жены, сталъ получать отъ нея ежемсячную плату за свои супружескія обязанности. Плата была не малая, онъ началъ жуировать и держать себя гордо. Либеральныя фразы съ каждымъ днемъ все рже и рже срывались съ его языка. Онъ сошелся съ значительными людьми, полюбилъ танцовщицъ, пристрастился

къ двусмысленнымъ анекдотамъ и игралъ въ свт роль богача, пренебрегшаго службой, присталъ къ числу отживающихъ старичковъ, подобно ему подкрашенныхъ, подбитыхъ ватой и длающихъ видъ, что у нихъ такъ-таки совсмъ не болятъ ноги. Катерина Тимоеевна не дремала, смотрла, не даетъ ли мужъ векселей, прибирала его къ рукамъ и ла, какъ ржа желзо. Впрочемъ, они звали другъ друга: Пьеръ и Като, и цловались при постороннихъ людяхъ… Но я забжалъ впередъ.

Въ март мсяц, посл одной изъ стычекъ съ дядею, который отрекомендовалъ меня одному изъ своихъ гостей своимъ единственнымъ наслдникомъ, я ршился не ходить къ нему. Матушку смутило мое ршеніе, она не любила ссоръ. Но я сказалъ, что мн непріятно слушать отъ дурака подобныя рекомендаціи и быть въ глазахъ его знакомыхъ прихлебателемъ и наслдникомъ, ожидающимъ смерти богатаго родственника. Отецъ и мать согласились со мною и позволили мн поступать по моему усмотрнію. Пересталъ я ходить къ любезному родственнику.

— Твой мальчишка-сынъ, — сказалъ дядя матушк при первой встрч съ нею посл нашей стычки:- кажется, носъ задираетъ. Не думаетъ ли онъ, — что онъ важная птица?

— Изъ чего ты это заключаешь? — спросила матушка.

— Изъ того, что онъ мн нагрубилъ и съ тхъ поръ глазъ не показываетъ… Не худо бы ему напомнить, что я ему дядя и могу пригодиться. У него, кажется, нтъ милліоновъ, съ которыми было бы можно прожить безъ чужой помощи.

— Во-первыхъ, онъ никогда не пойдетъ за помощью къ родн, а во-вторыхъ, онъ не мальчишка и настолько уменъ, что можетъ длать то, что вздумаетъ. Подлости онъ не сдлаетъ.

— А! Такъ вотъ вы какъ нынче поете! Не получилъ ли твой супругъ наслдства отъ какого-нибудь малороссійскаго вола?

— Ты сталь невыносимо пошлъ и, должно-быть, помшался на деньгахъ и наслдствахъ.

Матушка никогда боле не заглядывала къ дяд и избгала даже встрчъ съ нимъ. Послдняя нить семейныхъ связей разорвалась. Бабушка страдала. Она почувствовала, что и къ ней самой теперь заглядываютъ ея дти или изъ сожалнія, или изъ приличія, что они рады бы не посщать ее, чтобы избжать непріятныхъ для нихъ столкновеній. Въ нашемъ дом чувствовалось тоже непріятное впечатлніе отъ этихъ исторій. Мы боялись столкнуться съ дядею даже на улиц, зная его бшеный характеръ; этотъ человкъ не задумался бы разыграть скверную сцену даже посреди уличныхъ звакъ. Вполн спокоенъ былъ только отецъ; съ нимъ дядя никогда не ршился бы начать исторіи, отецъ это понималъ. Я и матушка ходили къ бабушк оттого, что старушка была дйствительно жалка; но мы длали это какъ-то тревожно, воровски, сперва справлялись у прислуги, кто сидитъ у старушки въ гостяхъ, и уже потомъ входили къ ней, сидли недолго… Мой умъ, развитый не одною жизнью, но и книгами, въ ту пору додумался до разныхъ отвлеченныхъ хитростей: многія чувства относилъ я въ категоріи рабскихъ и боле всего стыдился и краснлъ, если замчалъ въ себ признаки этихъ чувствъ. Характеръ нашихъ отношеній къ дяд носилъ признаки такого рабскаго чувства трусливой осторожности; мы, желая избжать стычекъ и непріятностей, принуждены были поминутно вертться и оглядываться, какъ танцующія передъ шарманщикомъ собачонки. Устроить дло иначе я былъ не въ силахъ, и меня это мучило. Бабушка скучала и жаловалась на судьбу, прося Бога прибрать ее поскоре. Отъ этихъ жалобъ и молитвъ вяло нестерпимою грустью…

А время быстро неслось своимъ чередомъ. Приближались для меня и для моихъ товарищей послдніе экзамены, вступленіе въ жизнь и дятельность. Кончалась зима, наступала весна, и съ каждымъ днемъ все ярче свтило солнце, какъ будто улыбаясь всмъ юношамъ, готовымъ вырваться на волю изъ душныхъ стнъ училищъ, изъ-подъ тяжкаго гнета холодныхъ, непривтныхъ учителей… Съ удвоенной силой работали мозги, кровь этихъ юношей кипла, и поспвала ихъ работа, зубрились и нужныя и ненужныя книги, чтобы только сдать послдній экзаменъ. Тревожная, но веселая и благодатная пора бодраго труда, обдумыванія своихъ плановъ, выбора дороги, которую приходится проторить молодымъ ногамъ!

IX

Послдніе мсяцы въ школ

Послдній день

школьной жизни приближался къ концу. Уже съ марта мсяца нашъ дружескій кружокъ началъ серьезно подумывать и поговаривать о будущности. Наши взгляды на жизнь, на наши личные характеры и способности совершенно выяснились, и мы могли, не слишкомъ ошибаясь въ своемъ призваніи, выбирать ту или другую дорогу. Каждый изъ насъ, — соглашался ли онъ, какъ я и Калининъ, съ убжденіями Носовича, или признавалъ только ихъ честность, какъ Воротницынъ, — былъ благодаренъ умному учителю и чувствовалъ, что безъ него мы долгое время пробыли бы въ состояніи ученической несамостоятельности и безсмыслія, вышли бы на поприще дйствительной жизни по тому пути, который указали бы намъ старшіе. Теперь было не то: мы были готовы бороться, только бы идти по той дорог, которая нравилась намъ. Если бы мы и ошиблись въ выбор дятельности, то не инли бы права безполезно хныкать, просиживать немилое мсто службы и роптать на ближнихъ, какъ это длается всми господами, считающими себя не на своемъ мст. Вмсто этого хныканья и небрежнаго исполненія своихъ обязанностей, мы поспшили бы разумно исправить свою ошибку, не портя дла и зная, что свтъ не клиномъ сошелся и что добру-молодцу пути не заказаны.

— Я уже давно ршилъ, что длать по выход изъ школы, — говорилъ намъ Калининъ. — Поду на годокъ къ дяд, онъ хлбомъ на Волг торгуетъ. Мн онъ будетъ радъ, дла у него много, найдется и на мою долю. Зашибу у него копейку, поработаю, отдохну на чистомъ воздух, погляжу на народъ, потолкаюсь съ нимъ между кульемъ и черезъ годъ подеру въ московскій университетъ. Стану перебиваться уроками. Здсь мн не житье, мечется мн въ глаза наша семейная мщанская грязь. Въ Москв та же грязь, да не своя, за сердце не будетъ хватать.

— Я тоже только черезъ годъ поступлю въ университетъ, — сказалъ Воротницынъ. — Мн хочется прокатиться по Европ, и къ тому же это желаніе моего отца.

— А что, господа, хорошо бы всмъ намъ махнуть въ московскій университетъ! — произнесъ Розенкампфъ. — Вмст будемъ — крпче будемъ. Годъ куда ни шелъ, и я перебьюсь уроками, на ше у Носовича сидть не буду, къ тому же у меня и деньги есть. Какъ ты думаешь, Рудушка? хорошо?

— Я ничего не думаю теперь. Можно будетъ пропустить годъ — пропущу, можно будетъ хать въ Москву — поду. Все зависитъ отъ того, будутъ ли у меня средства прожить годъ безъ помощи отца или нтъ.

— Ты можешь жить со мною, — предложилъ Розенкампфъ.

— Не изъ двухъ ли тысячъ, которыя ты получишь? Он и теб пригодятся.

— Ну, занимайся уроками.

— Не считаешь ли ты уроки средствомъ безбдно существовать?.. Нтъ, братъ, надясь на нихъ, насидишься безъ хлба.

— Волка бояться — въ лсъ не ходить, — молвилъ Калининъ.

— Лучше прежде справиться, есть ли въ лсу волки или нтъ, и потомъ идти въ него. Мн жить, а не геройствовать хочется.

Мн было грустно и не по-себ; друзья этого не замтили.

— Трусъ, — сказали Калининъ и Розенкампфъ.

— Практическій эгоистъ, — было моимъ отвтомъ.

— Ну, такъ чортъ тебя возьми! Живи одинъ по-собачьи, если теб друзей не нужно!

Калининъ разозлился.

Я улыбнулся его выходк, а на душ кошки скребли.

Друзья пожали плечами и остались недовольны моею нершительностью. Въ тотъ же вечеръ я шагалъ изъ угла въ уголъ въ нашей квартир и обдумывалъ, взвшивалъ все, что можетъ случиться въ будущемъ. Разлука съ друзьями казалась мн истиннымъ несчастіемъ: кром обычной грусти, пробуждающейся обыкновенно при разставаніи съ близкими людьми, съ которыми прожилъ я долгое время душа въ душу, я понималъ, что безъ нихъ не услышу я ни отъ кого рзко-правдиваго слова, разгоняющаго минутныя заблужденія человка, и, вмсто такого слова, станутъ мн надодать лукаво-льстивыя, прилизанныя и ни на что мн негодныя фразы различныхъ шаркуновъ, людей другого завала. Понималъ я, что не къ кому будетъ мн прибгнуть въ трудныхъ случаяхъ жизни и никто не разршитъ моихъ сомнній, не раздлитъ со мною труда. «Вмст будемъ — крпче будемъ», — сказалъ мой Николай, и я вполн согласился съ этою мыслью. Множество грёзъ и мечтаній, какъ это всегда бываетъ въ минуты раздумья, рождалось въ моей голов, на мгновенье он увлекали и развеселяли меня. Но практическій разсудокъ брать верхъ, и мечты разлетались въ прахъ. Становилось еще грустне, еще тяжеле. Я приходилъ къ тому заключенію, что я бдне всхъ моихъ друзей. Не было у меня ни дяди-торговца, ни отца-богача, ни двухъ тысячъ капитала. Все мое богатство было въ трудолюбіи отца и матери. Сидть на ихъ ше еще лишній годъ было совстно и казалось мн безнравственнымъ.