Годы гроз

Ульянов Александр

Эсмунд повернулся и медленно зашагал прочь. Стражники Кроунгарда сомкнулись вокруг.

— Мы вступились за вашу честь, мой король! — воскликнул Аллерс. — И так вы отплатили нам?!

Коррину вдруг стало нечем дышать. Он почувствовал, как его дернули вверх и потерял сознание.

VI

Сколько-то времени после битвы у башни

Коррин очнулся от громкого скрипа, такого противного,

что заныли зубы. В глаза ударил свет факела. Заслонившись, он приподнялся, пытаясь понять, что происходит.

Потом он все вспомнил. Южная башня. Схватка. Законник.

— Кушать хочешь? — раздался мягкий мужской голос.

— Я… я… я в темнице? — спросил Коррин. Голос едва повиновался ему.

— Ну да, — пухлый тюремщик вставил факел в кольцо на стене.

Коррин огляделся по сторонам. Он лежал на тонкой подстилке из соломы, вокруг были узкие стены, покрытые плесенью и какими-то рисунками. В углу стояло ведро. Окна не было, даже зарешеченного.

— Кушай, — тюремщик протянул ему щербатую деревянную миску.

Кор осторожно взял, но та оказалась такой тяжелой для него и горячей, что он сразу уронил миску. Серая сурговая каша вылилась на пол.

— Ты чего?! — как-то обиженно воскликнул тюремщик. — Совсем сил нет?

Коррин покачал головой и посмотрел на свои раны. Их перевязали, и повязки были чистыми. Хоть заразы можно не бояться. Но что ждет его и остальных?

Король лишил их рыцарства и даже фамилий. Они теперь простолюдины, опозоренные, никому не нужные.

Толстый тюремщик подобрал миску.

— Как тебя зовут? — спросил Коррин.

— Ромашка.

— Как цветок?

— Ну да. Папаша как увидел, что волосы белые, так меня и назвал, а потом ушел, — Ромашка, хрюкнув, хохотнул. — Матушка с каким-то лотарцем развлекалась, и меня нагуляла.

Коррин посмотрел на разлитую кашу. Есть совсем не хотелось.

— Сколько дней прошло?

— С Битвы подонков? Два.

Битва подонков. Значит, вот как прозвали их героическую вылазку. Сцену с таким названием вряд ли выложат в Аллее славы.

— Нас казнят?

— Не знаю, — Ромашка пожал плечами и вздохнул. — Каши нету больше, могу хлеба принести. Он правда черствый, больше не сухарь похож.

— Не надо.

— А воды?

Коррин против воли улыбнулся.

— Не знал, что тюремщики такими бывают.

— А чего ж, — Ромашка смутился. — Зачем злыднем быть? Мне-то ты ничего не сделал. Ну так что, пить хочешь?

Корр кивнул.

Толстяк забрал факел и ушел, бросив прощальный взгляд на кашу. Дверь темницы с ужасающим скрипом закрылась, и Коррин остался в темноте.

В голове было пусто, как в барабане. Всякий раз, попадая в неприятные ситуации, Корр пытался найти способ, как из них выбраться. В детстве отец называл его изворотливым, как уж. Но теперь, сидя в полной темноте в подземельях Кроунгарда, он понимал, что попался. Скорее всего,

из этой камеры он отправится только на смерть.

Ромашка скоро вернулся и принес ему ковш теплой воды с привкусом ржавчины. Коррин напился так, что заболел живот.

— Ладно, я пошел, — сказал добрый тюремщик, забирая ковш. — Пойду к другим.

— Они рядом?

— Не скажу, — замялся Ромашка. — Нельзя.

— Они хоть живы?

— Умер один, которому руку отрубили. Один без сознания до сих пор. Не знаю, как его зовут. С бородой черной.

«Пьерриг. Вернее, теперь уже просто Дюг».

— Спасибо, Ромашка.

— Да пожалуйста, — тепло улыбнулся толстяк и ушел.

Коррин снова остался один в темноте.

Три дня после Битвы подонков

— Почему вы отправили их в темницу, государь?

Эсмунд принял от Йоэна кубок с горячим гальтасом. Только хранитель покоев умел делать его так, как любит король. С возрастом специи стали вызывать изжогу, но иногда Эсмунд позволял себе это вино. Особенно в темные дни, как сейчас.

— Думаешь, надо было сразу на плаху?

— Нет. Почему вы вообще так поступили с ними? — нахмурился Йоэн, убирая за спину золоченый поднос.

— Я не хотел этого, если хочешь знать. Будь моя воля, я приказал бы им взять оружие и добить паладинов. Но я король, и моя воля скована. У меня есть долг перед страной, и я поступил, как был должен. Власть Великого Наместника вровень с королевской, а может, и выше. Если он отказывается выйти, мне остается только ждать. Я не имею права применять к нему силу. Это преступление перед верой и самим Господом! — Эсмунд вздохнул. — Как еще я мог поступить?

Король подул на вино и сделал глоток.

— Вы предали их, государь. Предали рыцарей, верных вам.

— Следи за языком, Йоэн. Как бы я ни любил теб??я, не заходи слишком далеко.

— Вы сами научили меня говорить, что я думаю.

— Ты такой от природы.

— Нет. Когда я начинал вам служить, вы сказали: я хочу, чтобы ты говорил все, что думаешь, — Йоэн нахмурился все больше. — Ты будешь хранителем моих покоев, ты будешь видеть и слышать самое сокровенное. Так используй это и всегда будь рядом, чтоб я мог услышать честное мнение, без лести и лизоблюдства.

— Я припоминаю, — сказал Эсмунд. — Выходит, это я сделал тебя таким?

— Нет. Я сам стал. Вы только сказали, что хотите этого от меня.

— Тогда я могу лишь гордиться тобой.

— Вы гордились и Аллерсом до недавнего времени, — хранитель поклонился. — Я могу идти? Живот крутит, надо бы в уборную.

— А такие вещи лучше оставляй при себе.

— Вы про Аллерса или про живот?

Эсмунд сделал обжигающий глоток. На глазах выступили слезы, но было непонятно — то ли от вина, то ли от слов.