Годзилла
Шрифт:
– Чё ты выкалываешься, “слоняра”?
– вмешался водитель “уазика”.
– Когда говорят – делай!
Приступ ярости овладел моим естеством и я рявкнул:
– А ты кто такой, чтобы мне здесь указывать?
– Ладно, Дёмыч, трогай, “слон” решил побузит, - спокойно сказал рыжему водителю Кесарь и “уазик”, затарахтев, тронулся с места.
Подъехали к пятому посту, быстро сменили часового Лесовича и двинулись обратно в караулку.
– Лесович?
– обратился к нему Кесарчку.
– Я!
– Падай на кости, - спокойно сказал Кесарь.
–
– растерявшись спросил тот.
– Спросишь потом у своего товарища.
Лесович хмыкнул и, оглядывая кабину “уазика”, попробовал выпрямиться в ней в упоре лёжа. “Уазик” трясло на поворотах и беднягу то и дело закидывало на седушку, он терял равновесие, но продолжал вставать на кости.
– Привыкай, теперь за любые косяки будешь вот так на посты и с постов ездить.
Я смотрел на Лесовича с омерзвлением, какой-то заносчивый малолетка фривольно унижал его перед всеми, а он хоть бы хны.
В караулку Кесарь зашёл королем и тут же скомандовал:
– Первый период, сбор в сменяемой!
Гораев с Гурский появились, как по веянию волшебной палочки, недоумевающе глядя на раскрасневшееся лицо младшего сержанта.
– Построились!
Все быстро поправляя кителя, выстроились в коридоре. Я попытался встать в строй, но Кесарь оттолкнул меня в сторону.
– Ваш товарищ не исполняет указания своего командира. На кости упали, быстро!
Конечно, я не ожидал такого исхода. Гурский спросил:
– Серёга, ты растолкуй, что не так?
Кесарь молнией подлетел к нему и сбив подсечкой на колени, крикнул:
– На кости я сказал, живо!
В это мгновение на крики из начкарки вышел младший лейтенант Секач. Его детские глаза на широком лице лучились скрытой маниакальной радостью.
– Что случилось?
– спросил он.
– Проводим разъяснительные процедуры, товарищ лейтенант.
Небольшая надежда поселилась в моём сознании, что вот он, спаситель, сейчас влепит этому дрыщу затрещину и все спокойно разойдутся.
Секач с интересом посмотрел на экзекуцию, а потом добавил:
– Это правильно, занимайся.
Я готов был сорваться к ним обоим и столкнуть их головы одним мощным ударом. В моих глазах потемнело.
Секач удалился в начкарку.
– Пока не поем, желательно кто-то из вас встанет, - сказал Кесарчук и пошел на кухню.
Лесович, Гораев и Гурский молча стояли на костях.
– Так что вы там не поделили? – немного погодя спросил Гурский.
– Да не выучил эти номера и полканов гребенных, - ответил я.
– Ну и потом в “уазике” немного повздорили.
Мне было неловко перед пацанами, я стоял и смотрел, как они корчились от боли и напряжения. Срочно что-то надо было делать с этим беспределом.
Через пол часа Кесарчук велел им встать.
Глубокой ночью мы сидели в бытовке и рассуждали:
– Ведут себя, как “деды”, - сказал Гораев.
– Так ладно “деды”, им ещё положено, эти же для нас “фазаны”, можно смело слать их подальше, - возразил Гурский.
– Надо завтра
Я, всё ещё чувствуя на себе вину, отмалчивался.
– Да “фазаны” вроде нормальные, Кесарь этот только воду мутит, хрен пойми кого из себя строит. Меня уже во втором карауле заставлял по пластунски по третьему посту ползать, вся куртка вымокла, а всё из-за того, что дерзить ему вздумал. Я хоть и тренер по футболу, но пару приёмчиков знаю, на гражданке ему бы не поздоровилось. Сопляк. Устав гласит, что нам следует слушать своих командиров, но такое, простите, без меня.
– Это армия, - с грустью заключил я.
***
После бессонного и тяжкого караула, по прибытию в роту нас, конечно же, не отбили. Разложив вещи и мыльно-рыльное в тумбочки, по приказу Веры караул отвели в пустое расположение соседней третьей роты, сменившей нас на постах для подведения итогов. Мы выстроились в одну длинную шеренгу по постам и сменам, а Потап встал рядом с Верой и Секачём напротив нас.
– Ну что, Ромыч, рассказывай, как всё прошло?
Потап, назначенный помощником начальника караула, переглянулся с Секачём и доложил, что наряд прошёл без происшествий, нарушений не было, ложных и просроченных пропусков изъять так же не пришлось.
– Плохо, нужно стараться изымать оные, а там глядишь и плюс к отпуску, хоп и в трёшечку, бац и увальняшка, - подытоживал Вера, дергая кривой челюстью.
– Будут ещё замечания?
– Будут, товарищ капитан!
– неожиданно встрял Кесарь.
– Некоторые бойцы первого периода плохо знают обязанности и выполняют поставленную задачу.
Потом он назвал мою фамилию и фамилии Гурского с Гораевым.
– А что же это вы, сержанты, плохо стараетесь, вам и лычки для этого висят, чтобы вы процесс контролировали. Но оно и хорошо. Там плац надо возле трибуны подчистить. Так что все остальные готовьтесь к отбою, а вы ребятки, - обратился к нам Вера, - переодевайтесь и ожидайте в расположении, сейчас припишу к вам сержантика.
Поступок Кесаря не удивил, а наоборот, придал к его персоне ещё больше ненависти и моего личного неуважения.
Вскоре мы втроём переоделись в повседневу, Лесовича не отбили с нами за компанию, и приставили ещё двух Ратькова и Мукамолова, которые должны были заступать в следующий караул.
За нами закрепили Вилю и под его началом, мы отправились в холодную за сподручным инвентарем. Взяли скребки с лопатами и пошли чистить плац.
Не знаю, как другим, но лично мне чистка снег даже нравилась, можно было молча подумать о своём, выпуская из-под носа и рта тёплый пар воздуха. Глаза были стеклянными, мороз убивал всякие зачатки сна и мы бойко бросая за бордюр слипшийся снег. Виля с большего помалкивал, лишь иногда покрикивая на нас поторапливаться и не молоть попусту языками. Впрочем, он был добрым малым, совсем недавно получив лычки младшего сержанта.