Годзилла
Шрифт:
В караулке сидел проверяющий и расспрашивал ПНК Кулаковича о неуставщине в части.
– Какое там, товарищ полковник?! У нас дедовщины нет, это всё пройденный этап, - уверенно отвечал тот.
Вечером Шмель сдержал слово и вместе с Кулаком, Крюгером и Макаром, по сложившейся традиции дембелей в последний караул полатёрить всю караулку, нарезали в тазики мыла, разлили воды и запенили всё помещение. Около часа “дедушки” старательно драили полы, а мы с улыбкой смотрели за этим спектаклем, набирались опыта и лишь вздыхали от предстоящих будней.
Ночью на посту пошёл снег, крупными хлопьями падая на дома и проспект
– Как служиться, солдатик?
Я тут же почувствовал в её голосе некое злорадство и кротко, но громко ответил:
– Не тужится!
Беспрерывно курсируя по отведённому маршруту, подумал о том, что у меня возникла неплохая возможность сочинять стихи. На ум приходили строчки, но я не сразу отнёсся к этой идеи с энтузиазмом.
Пока сыпал густой снег, сильно промерзали ноги и в особенности кончики пальцев, из “Сваякоў” гремела развесёлая музыка и я успокаивал себя тем, что не так уж всё и плохо обернулось, я бы мог находиться невесть где, не понятно в каких условиях, а здесь родной город, его тихий шум, и я спокойно могу подвести итоги своей юности, расставить приоритеты и соорудить новые планы.
К утру в караулке, когда все в основном спали, Гораев и Гурский были на постах, а нас с Лесовичем, как молодых, рубящиеся “фазаны” оставили “на фишке”, мы предавались размышлениям о предстоящем.
На следующий день из роты уходили “деды” и мы радовались, что больше не придётся носиться по расположению, и выполнять любую прихоть обнаглевших старожил, и что, как уверяли нас всех “фазаны”, мы заживём новой безропотной жизнью.
Однако, мы горячё заблуждались.
***
К десяти утра некоторые дембеля переоделись в гражданку, некоторые уходили по форме, заранее припрятав в сумках дембельские наряды, которые в тайне от руководства вышивали по ночам и частично в караулке.
Возле оружейной было финальное построение. Вера поблагодарил всех за службу, пожал каждому руку и разрешил проститься с остальными.
Я видел, как у многих “фазанов” наворачивались слёзы, то ли от радости, то ли от печали и они тут же принялись обниматься и хлопать друг друга по плечам.
Ко мне подошёл Рондик и крепко сжал мою руку.
– Давай, малый, не робей! Всё у тебя будет чётко, получишь сержанта. Я уже с прапором разговаривал, так что не ссы.
Плакали Мирон и Ромашев. Кесарчук обнимался со Шмелём, а Кулак желал всем удачи.
Потом они вышли из расположения и меня охватила небольшая грусть. Вчера они были, а сейчас их нет. Я вспомнил карантин. Все те переживания перед распределением в роту. И вот небольшой этап службы пройден. Два месяца, но всё же. Следующими уйдут “фазаны”, а там и я.
Вторая рота значительно поредела.
ГЛАВА
“ФАЗАНЫ”
Разводящим на “дальняк” поставили Кесарчука. По началу этот малый, девятнадцатилетний младший сержант, казался кротким юношей с краснеющим на лице шрамом, но позже, как покажет время, приобретёт весьма деспотические черты характера с издевательскими наклонностями причинять своим подчинённым моральную и физическую боль. Многим позже Мирон поведает мне историю, какой трудной у Кесаря была “слонячка” и особенно “межуха”, временной интервал, когда в роте оставалось два периода и ещё не пришло новое пополнение. Его часто гоняли “фазаны”, наши “дедушки”, и доставалось от “шакалов”, по легенде он не спал почти целый месяц и от него на присяге ушла девушка, потом, по-видимому, произошёл нервный срыв, пошатнулась психика, и иногда в его грустных и красных от не высыпания глазах, я не видел разума. Но что мне тогда, в те январские дни было знать о его измученной душевными ранами биографии. Он сдался, как и большинство своих сослуживцев, пошёл на поводу системы, которую мы, да и все вокруг призирали с первых же дней. Залечивать раны приходилось на нас, ещё не раступленных “слонах”.
Мы ехали в “уазике” на четвёртый пост, подле меня, на заднем сидении сидел Лесович. Кесарь восседал спереди, как и полагалось всем разводящим. Подъехав к посту, минуя высокие чугунные ворота, во внутреннем дворике Кесарь мне сказал:
– На посту у тебя два часа, чтобы выучить все машины и фамилии вышестоящих начальников с первого поста, хочу тебя с Гурским отправить на первый пост, так что зубарь, возьмёшь у Курюты блокнот, там всё есть.
Выйдя из “уазика” и направляясь к стакану, сменять часового, я шёл за Кесарем и гневно смотрел ему в спину. Весьма полюбив и привыкнув к четвертому посту, я совершенно не желал идти на первый, там было больше ответственности, постоянно на виду у министерских генералов. Хотя тогда я прекрасно понимал, что он на скорую руку хотел заменить нас на бойцов из своего периода и отправить их прохлаждаться на “дальняк”. А я уже подумывал писать стихи и предаваться фантазиям…
У стакана зубоскал Курюта отдал мне свой блокнот, я положил его рядом с телефоном и, отдавая воинское приветствие уезжающему “уазику”, подумал:
"Трэба зрабіць усе магчымае, каб застацца на гэтым месцы, і што мне ўрэшце будзе, калі я не вывучу гэтыя грэбаныя нумары і прозвішчы?"
Я посмотрел на записи в блокноте и ужаснулся от количества номеров машин и безликих фамилий, такую информацию запомнить было не реально, ну разве что её треть. Каждую минуту вдоль меня проходили военные чины, каждому козырни, проверь пропуск, запусти и досмотри машину. Этот малолетка явно зарвался.
И как не странно, забирая меня с поста через два часа, первым делом Кесарь поинтересовался о моём знании, уж больно хорошей была его память.
– Растащило, военный?!
– злобно обернулся ко мне Кесарь, услышав мой отрицательный ответ.
– Серёга, как я успею столько за два часа выучить?
– Не ебёт, задача была поставлена, ты с ней не справился! На кости упал!
Я озадачено посмотрел в его расверепелые глаза.
– Здесь? Куда именно?
– на моём лице возникла ухмылка.