Годзилла
Шрифт:
– Короче, рассказывай нам смешной анекдот и можешь ложиться спать, - вскоре сказал мне Кулак, довольный моим старанием.
Толком не проснувшись, я не мог связать и предложения, не то чтобы припомнить какой-либо анекдот, да и на анекдоты я был не особо падкий. Прошло минут пять, пока я процедил первое, что пришло в голову:
– Научился ежик жопой дышать, сел на пенёк и задохнулся.
Тупость сей краткой истории умиляла. “Дедушки” ещё долго ржали, пока я заново пытался заснуть.
– Задохнулся, говорит, - не унимался смехом Шмель, как будто услышал этот анекдот впервые.
***
В
– Сыграешь чё дембельское?
– подозвав к себе, спросил у мне Шмель.
– Да я и не знаю особо армейских песен, могу своё сыграть.
– Так ты разучи…
В актовом зале было битком набито народу, человек пятьсот, не меньше, включая высшие чины со штаба в первых рядах. Мне предоставилась возможность впервые сыграть перед такой публикой, и я решил полностью проигнорировать желание Шмеля, а заодно проверить свои способности. По отведённому порядку номеров вышел на сцену с казенной гитарой, окинул зал туманным взглядом и сыграл свою лирическую балладу о любви, которую придумал не задолго до отправки в армию. Закончив играть, зал грянул аплодисментами. Спас ситуацию Помидорчик, он лобал после меня и как раз на армейскую тематику.
Лишь по окончанию мероприятия ко мне подошли пацаны из роты и стали хлопать по плечам.
– Молоток!
– Красава!
– Это типа в стиле рок?!
– Мелодично, конечно, но голос у тебя ужасный, - критично заметил Кесарчук.
– Научишь меня играть?
– Да без проблем, - раскрасневшись, ответил я.
Вечером в курилке Шмель всё-таки предъявил:
– Канц был для нас, для дембелей, я тут полтора года оттоптал. С хуя ли ты нам про романтику запел, самец?
***
Второй караул был на много труднее, чем первый, но с другой стороны, мы пришли на подмогу Лесовичу и Гораеву, и лично меня не грызла совесть, как в прошлый раз, просто сидеть и смотреть на их муки и терзания.
После утренней пайки мы разделили свои обязанности, чтобы быстрее собрать всё необходимое для караула и самим подготовиться к наряду. Я отвечал за мыльно-рыльное, аккуратно пройдясь по нужным койкам, на которых уже лежали свёрнутые в полотенца средства для личной гигиены, и сложил всё в вещмешок.
Получили оружие, на этот раз дежем по роте был Мирон. Я поставил жирную подпись, взял свой номерной автомат и подсумник с магазинами.
– Как, понравилось в карауле?
– спросил он.
– Ну да, только сегодня, видно, не поздоровится...
– А мне вот не особо нравилось, в роте поспокойнее будет.
– Ты был в карауле?
– Пару месяцев, пока не выперли... Покурил в стакане...
Развод в караульном городке прошёл быстро и мы погрузили свои тела в тёплый автобус. Я смотрел в окно и радовался. Скорее в город, подальше от этой части, пускай и на каторгу, но всё же к определённой свободе.
На развод в министерстве обороны вышел грозный полкан, развёл нас по постам и сменам, подошёл
В караулке было тепло и мы отогрели свои озябшие руки, протирая перчатками влажные дула автоматов. Поставили оружие в пирамиду, разложили вещи и тут же приступили к уборке. Сменялась первая рота. С нами заступил лейтенант Левкович и ещё в караульном городке дал нам указание, повесить на них три замечания, то есть найти где-то или в чём-то изъян и неисправность. За каждым из пяти постов закреплялась определённая территория караулки, которую на протяжении суток необходимо было поддерживать в чистоте и сохранности. За моим четвёртым постом значилась взлётка и уборочный инвентарь. Я увидел, что одна из швабр изрядно шаталась и по своей наивности, сразу же подошёл к “дедушке” из первой роты. Тот, конечно, открытым текстом меня отослал и пришлось устранять неполадку самостоятельно. Шмель объяснил, как можно выйти через чёрный вход в подвальное помещение министерства, где в коморке неподалёку от караулки находилась подсобка сантехников. Я взял швабру и направился по назначению.
Подвальное помещение напоминало мрачные энкавэдэшные коридоры, по которым водили заключённых, осуждённых на расстрел. Отыскал сантехника, седого мужичка на пенсии, взял молоток с гвоздями и закрепил расшатавшуюся швабру.
Из его уст я узнал, что где-то на первом этаже корпуса находится буфет и в моей голове тут же стали обрисовываться мысли, как бы незаметно проникнуть туда и накупить разных вкусностей. Возникла весьма заманчивая возможность. Оставалось всё тщательно продумать.
На посту от холода сводило скулы, два часа почти неподвижно, отдавая воинское приветствие разношёрстным воякам. Пару раз сбегал к шлагбауму, проверил ввозимый груз. В основном заезжали полканы и генералы на доступных номерах и я с кнопки поднимал полосатый шлагбаум.
По приезду в караулку, тут же отправился на уборку. Сперва подмёл взлётку, потом её вымыл, вытер везде пыль, завиваясь, наряду с другими, как одержимый чистоплюй.
Сидя в бытовке за зубрёжкой устава, весьма сдружился с Лесовичем, которого поставили на пятый пост со мной в одну смену.
В перерывах он рассказывал о своей работе на Барановической железнодорожной дороге. Я слушал и удивлялся его жизненным приключениям, постепенно смиряясь с тем, что впереди у меня чуть меньше года и стоило бы завести товарищей, на которых можно положиться, отбросив все свои гражданские предрассудки.
Забирая нас с постов перед обедом, Шмель заехал на БВП. Зашёл в комнату к наряду и вышел от туда с чёрным мешком, набитым магазинным провиантом. Разрешил перекурить за “уазиком”, угостив нас своими сигаретами.
– Эх, сегодня последний караул... Даже и не вериться... Полтора года ждал, а сейчас грустно как-то... Ну ничего, заполатёрим вечерком караулочку, а завтра на поезд и домой.
По дороге обратно уже с Лесовичем горлопанили на весь “уазик” "Демобилизацию", Шмель подёргивался в такт песни и с тоской поглядывал на людей за стеклом.