Годзилла
Шрифт:
– Паливо, - только и сказал я.
– Забей, если завтра схватятся, официально дневальные не мы, пусть с Гнилого спрашивают, - успокаивал Гурский.
Убирая душевую, я увидел в мусорном бачке пол буханки черняги.
Руцкий достал её, повертел в руках и с горечью швырнул обратно.
– Вот уроды...
Я проклинал этих мразей, всех вместе взятых, способных выбросить хлеб, пусть даже чёрствый.
“Гэта беларусы?”
***
В карауле влетел. Плохо ответил статью на разводе министерскому полкану и от всеобщего негодования “фазанов”, что предвещало неминуемую прокачку, стоячий
– Плохо, товарищ солдат. Объявляю тебе выговор в виде трех нарядов в не очереди. Заступаешь сегодня же, и желательно я завтра не буду наблюдать тебя в канцелярии с переписанной двести раз статьёй.
Лакуся тут же сняли с наряда и меня поставили вместе с Воробьём и дежурным Вилей.
Неспящие сутки растянулись в новый гнёт по роте. Практически весь день я провел на тумбе, сходя с неё, отправляясь в столовую, давал отдохнуть ногам и не спеша ел пайку, просиживая за столом около получаса, набирая щедрый паёк в двойном размере.
После отбоя один принялся драить расположение, благо небольшой опыт в этом деле у меня уже имелся.
Виля особо не ерепенился и не придирался, я сделал всю работу к трём ночи и меня отбили.
Подорвали, правда, через сорок пять минут. Моё тело было обессилено и, встав на тумбу, я думал, что упаду в обморок. Виля разложил на столе тушняк с чернягой. Вспомнив Мирона, я подумал, что мне перепадёт немного угощения, но Виля молча употребил весь харч в себя и я остался с носом.
В невозможности написать и раза злополучную статью, я с виноватым видом предстал перед Верой.
– Триста раз мне напишешь, боец, понял?
– безразлично сказал в мою сторону ротный.
– Так точно, товарищ капитан, исправлюсь, - вяло промямлил я.
Отбившись через две ночи, я мертвецом свалился на койку и натуральным образом умер, погрузившись в беспамятство.
***
В конце апреля всем младшим сержантам добавили по лычке. Кесарь, Виля, Едловец, Пушка и Тавстуй в одночасье сделались сержантами. Сержанты Потам и Гнилько получили старших. Гонору в них значительно прибавилось и мы стали готовить себя к новому периоду беспробудных мук, подкрепленные событиями февраля-апреля.
В караульном “уазике” Кесарь сходил с ума, разговаривая сам с собой, выражая явное желание перетрахать всех баб в Минске.
– В отпуск тебе, Серёга, надо, совсем крыша поехала, - говорил автобатовский водила, посмеиваясь от его бзиков.
– Двадцать восьмого еду в Брест, комбат уже подписал приказ...
Мы сидели с Лесовичем на задних сидениях и по нашим телам прошла приятная дрожь облегчения, словно нас освободили от бремени тяжёлых цепей, которые вросли в нашу кожу. Мы переглянулись и обменялись с ним радостными улыбками. Наша психика была на грани и такая новость, внезапно свалившаяся на наши измученные плечи, поражала своей нереальностью.
Кесарь не обманул, и утром 28 апреля ушёл в отпуск на двадцать один день, ознаменовав тем самым
МАЙ
В караулку вторым разводящим поставили сержанта Едловца. Это был один из самых спокойных сержантов. Некоторое время он пыжил, но только для того, чтобы въехать в процесс. По сравнению с Кесарем это была "бабушка божий одуванчик". Потом он стал разрешать нам курить. В караульном “уазике” не было никаких костей, кросов по четвёртому посту и прокачки в самой караулке. С ним даже было о чём поговорить, Едловец был почти моим ровесником (на год младше). Беспредел прекратился. Секач, правда, на первых порах предпринимал попытки по возобновлению «бойцовских клубов», но единственный его сторонник и вдохновить в этом деле Кесарь, отсутствовал. Тавстуй и Едловец отдавали предпочтение сну, а ПНК Потам как-то вообще заявил:
– Товарищ лейтенант, оно вам надо, малейший косяк и вас опять отстранят, ещё повезло, что никто не стуканул, это ж труба…
***
Май ознаменовался ещё одним событием. Как и в случае с Кесарем для нас стало полной неожиданностью отставка ротного Веры. Закончился его контракт и он принял единственное здравое решение, бросить военное ремесло. “Фазаны” поговаривали, что у него появился свой бизнес и он с головой погряз в этом деле. Новым ротным назначали старлея Студнева. Я видел, сидя на взлетке во время информационных часов, как он присматривался к роте. Вера водил его по расположению и обо всём рассказывал, с лёгкостью передавая ему свои знания и умения. По всем “фазанам” было видно, что это событие их сказочно радовало, а сидящий возле меня ефрейтор Курюта, сказал:
– Повезло вам, пацаны. Мы уйдем в июле и вы останетесь со Студнем, он спокойный и совершенно адекватный “шакал”, не то что этот отшибленный танкист. Жизнь сахаром покажется.
Я до конца не понимал всю важность ситуации. По большей части Вера напрягал лишь “фазанов” и несколько раз, будучи начкаром, спасал наше бедственное положение от бесчинств Кесаря. Один я столкнулся с переписью статей, которые так и не удосужился переписать, а Вере голова болела уже не об этом. С другой стороны, я прекрасно понимал, что рано или поздно мы тоже станем “фазанами”, а как оно пойдёт с новым ротным, было загадкой.
Через пару дней, где-то после обеда, Вера переодевшись в гражданку, построил нас на взлётке перед канцелярией и поблагодарил за службу, пожал каждому руку и пожелал всем скорейшего дембеля. Я даже заметил, как на его глазах выступили слёзы. Минутную его слабость понять было не сложно: столько лет проторчать в этих стенах, даже дембеля плакали после полутора лет, покидая навсегда опостылевшую часть.
Студнев принял бразды правления и тут же отправил всю роту на дровяной. Необходимо было подготавливать дрова для учений.
Мы рубали, а старший сержант Гнилько злорадствовал:
– Если бы Вера не ушёл, вы бы у него умирали, оловина периода точно бы на кичу загремела. Вы такие затянутые и не раступленные, как вы “слонов” своих будете гонять, они вас при первой возможности пошлют и отмудохают ещё в придачу. Позор второй роты, от куда вас вообще понабирали, печальные?
***
Почуяв в роте первые дни оттепели без вездесущего Веры, “фазанятник” решил отметить сие событие. Единогласно было принято напиться. Тут же ко мне подошли Тавстуй и Ракута.