Годзилла
Шрифт:
Мысли вертелись в моей голове, варьируясь во всевозможных интерпретациях и я, закрывая глаза, представлял её милое личико, подрачивая втихомолку за министерским козырьком.
***
Случалось, что дежурными по министерскому штабу заступали откровенные садисты, которым было только в радость нагибать караул вместе с начкаром. Так произошло и в тот раз. Подполковник Реутов слыл своей принципиальностью. Опрашивая на разводе весь состав караула, он задавал нам каверзные вопросы, на которые не все знали ответы, и продержал нашу смену на морозе сорок
В караулке всю вину повесили на наш период, нужно же было найти крайних, а особо изощрённый в этих делах Кесарь объявил нам стоячий караул и то, что мы не жрём. Это был настоящий ад. Потап постоянно смотрел в камеру тэсэошника, словно догадывался, что я предприму попытку вылазки в чифан. Я же в свою очередь не рисковал. Благо, мы нормально позавтракали утром в части.
Пол мыли каждые двадцать минут. Вот он только успевал просохнуть и снова звучала команда убирать всё заново. Секач разливал вёдра, Потам с Кесарем пробивали в грудак, покрикивая “ускориться”.
Обед прошёл мимо нас. Как только “фазаны” откушали, Кесарь лично проследил, чтобы Рацык и Мука выбросили в мусорку остатки пищи. Не тронули лишь чернягу. И мы в коротких перерывах между уборкой помещения и зубрёжкой устава, забегали на кухню просить у пацанов хлеба. Жрали втихаря на долбанах, подметая за собой ёршиком рассыпанные по углам крошки.
Кесарь постоянно находился где-то рядом, не давая присесть. Но мы всё равно изловчались, тихонько присаживаясь на скрипящие лавки в тёплой бытовке.
Отсиделся я лишь ночью на посту, отдав предпочтение отдыху ног, нежели пространной беседе с проституткой Алесей. Рубило по-страшному. Но больше всего хотелось есть. Живот, словно серной кислотой разъедал желудочный сок. Жевать снег было западло.
К тому же три раза за ночь нас подорвал Реутов, проверяя боевую готовность по тревоге. Не сладко пришлось и Секачу. Он постоянно бегал в штаб, давая разъяснения по любой прихоти чудо-полкана. “Бойцовский клуб” в ту ночь не проводили, иначе для нас это могло стать нервным срывом.
Утром привезли завтрак. “Фазаны” нехотя поели, словно издеваясь, а Кесарь к нашему ожиданию так над нами и не смиловался, заставив выбросить паёк в отстойник.
Жрать хотелось на столько, что я не побрезговал нагло зайти на кухню и на глазах у Рацыка и Муки, достал из мусорного ведра три варенных в крутую яйца. Быстро забежал в туалет, помыл их в раковине и, очистив от скорлупы, тут же закинул в рот. В животе немного полегчало. До обеда в части оставалось ещё долгих пять часов.
***
Прокачка в караулке шла полным ходом. Право, меня стала подбешивать вся эта сложившаяся ситуация. Наш период был совершенно недружным и ко мне вернулись мысли о своей роли в этом деле. Однако попытки сплотить наши ряды в единое целое не увенчались успехом.
– Я сам по себе, - по-прежнему заявлял мне Гурский.
– Вот дождусь, когда уйдут “фазаны” и лично спрошу у каждого за косяки, из-за которых стоял на костях, не жрал и не спал.
Нехайчик отирался с тэсэошником Захаром. Игнат стал делать более-менее удачные вылазки в министерский чифан,
В роте творилась та же неразбериха. Индюков общался лишь с Чучвагой, поочерёдно сменяя друг друга на тумбе. Два очкарика Раткевич и Напалюк ходили в наряды по "стелсу", и вчетвером по парам заступали в наряды по ГРУ.
В караулке “фазаны” по-прежнему безуспешно пробовали нас сплотить, своими методами только обостряя в нас злобу и непростительные обиды друг на другу, ставили по часу, а то и по два на кости , пробивали в фанеру и в голову.
Иногда, стоя перед ними в упоре лёжа, мы выслушивали их размышления по поводу дедовщины. Это было откровенным издевательством. “Фазаны” единогласно соглашались с тем, что традиция эта пришла из зоны, когда во время Отечественной войны в армию стали набирать зэков и штрафников, а уже потом, многим позже, когда были сокращены сроки службы и один период тащил службу на год больше другого, дедовщина укоренилась и приняла более изощрённые методы.
Они попивали чай и всё же соглашались, что без неё в армии никуда и если её враз отменить, всё ляжет колом и вообще караул кричи.
Кесарчук включал музыкальные каналы, монотонно отсчитывая "раз-два-полтора", и мы жали под мировые и российские поп-новинки.
Для моих мозгов это было ещё большей пыткой, нежели упор лёжа: кости успели огрубеть и я практически не чувствовал боли.
Потом я даже стал про себя подпевать, чтобы не сойти с ума и по мелодии мог запросто угадать исполнителя.
Хитом начала 2012 года была песня с длинным названием некоего испанского певуна Michel Telo. Как же меня бесила эта добрая и танцевальная мелодия. В тексте много раз повторялись слова "Nosa, nosa".
В одну из таких прокачек мы стояли на костях где-то около часа, и Сташевский зарыдал.
– Я больше так не могу, убейте меня…
Из начкарки вышел Секач.
– Так, - сказал он, потирая руки, - полтора, первый период!
Я посмотрел на Сташевского, он посинел и по нему было видно, что он на грани срыва. А потом у него носом пошла кровь. Закапала большими каплями на голубоватую плитку и он упал.
– Готовьтесь, “слонята”, - подытожил Секач.
– Кесарь, неси дубинку, пусть Сташевский полежит, отдохнёт и посмотрит, как я по его пацанам пройдусь.
По ящику гремела "Nosa" и Кесарь поднялся, чтобы идти за орудием наших пыток. В моём мозгу что-то вспыхнуло и я подумал, раз погибать, так с музыкой, и в лад с исполнителем, громко запел:
– Носа, носа, хуярит кровь из носа – мы снова на костях, ай-ай-а-я-яй!
В бодряке на мгновение повисло молчание, а потом Потапенко, грохнувшись со стула на пол, стал истерично ржать. Я посмотрел на Секача – тот душился от смеха, Кесарь вынужденно ухмыльнулся, и со всех комнат повыходили остальные “фазаны”.