Голова дракона
Шрифт:
Будто бы замучила его эта проклятая забывчивость, и потому, следуя советам друзей, обратился он к врачу.
— На что жалуетесь, дорогой товарищ Тодоров? — спросил врач.
— Понимаете, доктор, в последнее время я замечаю за собой, что стал очень забывчивым, — сказал Ангел.
— И в чем забывчивость проявляется?
— Забываю фамилии, названия улиц, номера телефонов…
— И давно это у вас началось?
— Что началось? — с невинным видом спросил, в свою очередь, Ангел.
Таков наш веселый, симпатичный болгарский друг. И каждая
Много лет назад, когда я впервые попал в Болгарию, меня угостили очень приятным красным вином.
— Как оно называется? — поинтересовался я.
— «Мелник».
— «Мельник»? — переспросил я.
— Нет, «Мелник», — возразили мне.
Позднее я узнал, что в болгарском языке очень редко употребляется мягкий согласный и букву «л» наши друзья выговаривают твердо: началник, калмар, импулс, неволник и т. д.
И вот несколько лет спустя, оказавшись в Софии, я зашел в магазин, чтобы купить бутылку вина.
— Какое вы хотите вино? — спросил меня продавец.
— «Мелник», — на болгарский манер ответил я.
— Ну зачем же, дорогой друг, так насиловать себя, — возразил продавец. — Говорите «Мельник», как принято у вас. Мы, болгары, теперь отлично разбираемся в тонкостях русского языка.
Я сердечно поблагодарил продавца за любезность, а он меня — за покупку.
А на днях по случаю именин жены мне опять пришлось зайти за вином в магазин. Но уже в наш, московский. Продавец спросил:
— Какое вам дать вино?
Я указал на знакомую этикетку:
— «Мельник».
— Уважаемый покупатель, — наставительно сказал мне продавец, — надо говорить «Мелник». Согласитесь, что вам было бы не очень приятно, если бы в вашем присутствии искажали ваш родной язык?
— Но ведь сейчас болгары меня не слышат!
— Ну и что ж. Зато слышу я — их друг.
И кто бы мог подумать, что это простое слово, обозначающее профессию человека, размалывающего зерно, может оказаться таким трудным…
Это случилось в Хиссаре — курортном городе, который известен не только в Болгарии. Я приехал сюда ранней весной, возвращаясь из Габрово. Воспользовавшись гостеприимством здешнего писательского дома отдыха, я решил провести тут десяток дней и в спокойной обстановке заняться переводом на русский язык новых габровских анекдотов. Ими снабдили меня мои габровские друзья. Работа шла успешно, тем более что я, можно сказать, совмещал ее с отдыхом и лечением.
Дело в том, что, наблюдая за жизнью городка из окна своей вознесенной под самую крышу комнаты, я обратил внимание на то, что регулярно, в одни и те же утренние и вечерние часы, улицы городка наполнялись разнообразным людом — мужчинами, женщинами, стариками, детьми, которые, вооружившись всевозможными сосудами, шли к источнику за целебной хиссарской водой. Сосуды
Мог ли я удержаться от такого повального увлечения? Конечно, нет! Купил в ближайшем киоске термос и влился в общую шеренгу жаждущих чудесного исцеления. Так вот и шло: я перекладывал на русский язык очередную габровскую мини-историю и запивал ее глотком воды из термоса. И явственно ощущал, что самочувствие мое улучшается, правда, не зная, чему это приписать: целебной ли хиссарской воде или не менее целебному габровскому юмору?
Во всяком случае, я решил посоветоваться на этот счет с врачом, который изредка навещал наш писательский дом. Я спросил его:
— Доктор, а правда ли, что хиссарская вода очень хорошая?
Учитывая, с кем он говорит, доктор ответил:
— Просто отличная! Она, правда, не приносит никакой пользы, но зато и безвредна, как совершенно точно показали мои исследования.
Однако наступил подходящий момент сказать несколько слов о нашем докторе. Стройный, подтянутый, с лихо закрученными усами, он напоминал дуэлянта XVIII века или современного провинциального транжира казенных денег, но никак не эскулапа, с образом которого у меня всегда ассоциировалась солидность, умеренность и скромность. Бегло обследовав меня, он громко произносил «отлично» и уходил пружинистой кавалерийской походкой. А мне оставалось лишь догадываться, относится ли это восторженное восклицание к утреннему настроению врача-дуэлянта или к показателям моего артериального давления.
Тут я подхожу к кульминации моей истории. Однажды я сказал врачу, что неплохо было бы исследовать мою кровь и узнать, как обстоит дело с моим застарелым диабетом.
— Нет ничего проще, — не задумываясь, ответил он. — Завтра рано утром я зайду за вами и отведу в наш госпиталь (там было его основное место работы). Только ничего не ешьте и не пейте, даже глотка нашей хиссарской воды, хотя, я вижу, вы теперь не можете без нее обходиться.
Назавтра, рано утром, он привел меня в госпитальную лабораторию и, обратившись к одной из лаборанток, сказал:
— Это русский, он живет в писательском доме отдыха. Надо сделать ему анализ крови на сахар.
И пружинистой кавалерийской походкой удалился по своим дуэльно-врачебным делам.
Лаборантка, симпатичная женщина лет тридцати семи — тридцати восьми, приветливо улыбнулась, указала мне на стоящий рядом стул и занялась анализами. Все дело не заняло и трех минут. Я поблагодарил любезную женщину и отправился к себе.
На другое утро, придя в столовую, я увидел рядом со своим прибором свернутый вдвое листок, вырванный из тетрадки. Развернув его, я прочел: «Товарищ Иван: ваш сахар в крови 138 %. Любка Ивчева».