Голова дракона
Шрифт:
Тем временем самолет легко, по-стрекозиному опустился на такой же травяной аэродром и столь же легко вспорхнул. И только в воздухе я впервые до конца осознал весь ужас положения: пассажиры, в том числе и окончательно порозовевший юноша, сошли, а мы остались вдвоем. Если не считать укрывшихся в пилотской кабине летчика и штурмана.
Псевдозолотоискатель, мнимый лесоруб и лжекаменотес теперь расположился на скамье вольготно и по временам бросал на меня насмешливо-изучающий взгляд исправничьих оловянных глаз. Оценивает мою способность к сопротивлению, решил я. Но могу ли я действительно оказать его? Судорожно роясь в памяти, я желал восстановить какой-нибудь
Мне попалась статья как раз к случаю — о борьбе с угонами самолетов в международном аспекте и о возникающих при этом трудностях из-за различий в законодательствах разных стран и отсутствия единого подхода к возникшей проблеме. Следить за развитием авторской мысли стоило немалого труда: мешала параллельно работающая с неизмеримо большей интенсивностью моя собственная мысль, рожденная критическими обстоятельствами.
Я нисколько не сомневался, что судьба свела меня лицом к лицу с угонщиком. Но в чьих интересах он действовал? И, захватив самолет, куда погонит его: в Турцию, на Тайвань или на территорию арабских эмиратов? Какой назначит за меня выкуп и сможет ли моя редакция выплатить его, хватит ли грошей, как любит говорить наш бухгалтер Алексей Николаевич Васильев?
Вдруг в салоне запахло дымом. «Н а ч а л о с ь», — молнией пронеслось у меня в мозгу. Я оторвался от журнала и увидел угонщика с сигаретой во рту.
— Курить нельзя! — воскликнул я, стараясь перекричать шум мотора.
Но тот, едва глянув на меня, пренебрежительно махнул рукой. Поскольку, дескать, на карту поставлена жизнь, то стоит ли считаться с такими мелочами, как нарушение полетного режима? Значит, преступник уже отбросил все условности и окончательно з а к у с и л у д и л а!
Что делать? А если попытаться вот сейчас, в последнюю минуту, повлиять на отчаявшегося человека, отвлечь от преступного замысла? Надо заставить его читать!
Я вновь склонился над своим портфелем и, достав какую-то книжку, сунул ее в руку угонщика. Тот удивленно глянул на меня, но книгу все же взял.
Натужно завывал мотор, внизу под нами одна заросшая кедрачом и лиственницей сопка сменялась другой, самолет тянул и тянул прежним курсом. Прошло, наверное, с полчаса, и я почувствовал, как климат в салоне самолета заметно переменился. Будто все отрицательно заряженные частицы куда-то исчезли, уступив место положительным ионам и протонам. Я поглядел на своего спутника и на этот раз не заметил в нем ничего зловещего. Он сгорбился над книжкой, приблизив ее почти вплотную к глазам, сигарета в его руке давно погасла, и он забыл о ней. И представьте себе: странный пассажир с м е я л с я. Давясь и отфыркиваясь, как смеется в классе украдкой школяр над чем-нибудь забавным, известным только ему одному. Оцепенение и напряженность вдруг слетели с меня: согласитесь, что смеющийся противник может считаться наполовину побежденным.
Впрочем, о полной победе говорить было рано. Мои ручные часы показывали, что до Читы осталось лететь не меньше сорока минут. За такой срок можно не спеша повязать всех пассажиров и подчинить своей воле экипаж. Тем паче,
Прикрываясь журналом, я украдкой глянул на угонщика: он продолжал читать. И захлебываться от душившего его смеха. Иногда его исправничьи глаза застилались слезами, и он, не замечая, вытирал их рукавом синтетической куртки.
Я дочитал свою статью и наконец постиг основную мысль автора. Его предложения сводились к следующему: если уж нельзя унифицировать все случаи угонов летательных аппаратов, то следует хотя бы устранить досадный разнобой в национальных законодательствах по преступлениям такого рода и подогнать их под один ранжир. Что ж, предложение, не лишенное здравого смысла.
А мотор, кажется, уже сбавил обороты, и внизу под нами показался читинский аэродром. Через иллюминатор были видны крохотные, как птички, самолеты и люди, копошившиеся возле них. Псевдозолотоискатель продолжал читать.
Заложив крутой вираж, наш самолет пошел на снижение, а мнимый лесоруб не отрывался от книжки.
Когда мы, мягко приземлившись, отрулили в самый тихий уголок летного поля, чтобы не мешать разбегу суперлайнеров, и остановились с замершим мотором, лжекаменотес перевернул последнюю страницу.
Мы выпрыгнули из самолета и по покрытым изморозью бетонным плитам зашагали к аэровокзалу.
— Замечательная вещь, — сказал мне угонщик, с заметным сожалением возвращая книжку. — Где купил?
Я отрицательно покачал головой, давая понять, что нет, мол, не покупал.
— Подарили?
— Да нет, просто вот взял и написал.
— Сам?
— Сам. С помощью жены, правда. Я писал, а она печатала на машинке.
— Слушай, друг… — внезапно перешел он на доверительно-интимный тон.
Я угадал, что он хочет сказать.
— Если понравилась книга — дарю.
Он бережно принял ее из моих рук.
— Слушай, друг, — заметно волнуясь, продолжал он. — А может, заглянем с тобой, — он кивнул на здание аэровокзала, — и раздавим по этому случаю бутылочку коньяку?
— Спасибо, я очень спешу в город.
— Понимаешь, у меня была выпивка, — продолжал говорить он, не меняя доверительного тона, — но я потратил на того бледненького паренька. Видел, как замерзал он, пришлось отогревать. Так, может быть, зайдем, а?
Я еще раз поблагодарил, и мы расстались.
Когда наша машина уже влилась в основной транспортный поток, устремленный к городу, я услышал тихое пение шофера Васи:
Долго я тяжкие цепи носил, Долго скитался в горах Акатуя…Но странное дело — каторжные напевы больше уже не тревожили меня и не бередили душу. Мне было хорошо. Наверное, такую нервную разрядку и умиротворенность испытывает каждый человек, только что предотвративший угон самолета.
ИЗ ОЧЕРКОВОЙ ТЕТРАДИ
БОЛГАРСКИЕ ВСТРЕЧИ