Голова дракона
Шрифт:
— Нет, ты мне лучше о шотландском виски не говори. Самогонка!
— А ты не тумань мою голову джином!
Тут оба спорщика опять обратили внимание на меня.
— Вы, конечно, хотите куда-нибудь полететь? — спросил начальник аэропорта.
Я молча кивнул.
— Да, сюда редко кто обращается с другими нуждами, — философски заметил заведующий агентством.
— Так вот, по интересующему вас вопросу, — продолжал начальник, — обратитесь, пожалуйста, к Танечке. И передайте ей, что я тоже скоро буду в аэропорту.
Если люди с самого раннего утра начинают спор о преимуществах
Надо ли говорить, что в аэропорт я приехал в самом дурном расположении духа. Здесь не было ни души, если не считать девушки, очевидно Танечки, которая, сидя у огромной рации и именуя себя Ромашкой, тщетно пыталась вступить в связь с цветком мужского рода, неким Жасмином.
— «Жасмин», «Жасмин»! — кричала она в микрофон. — Я «Ромашка», я «Ромашка» — перехожу на прием!
Прохиндей Жасмин, конечно, не отзывался. Воспользовавшись возникшей паузой, я обратился к Танечке со своей нуждой. А Танечка-Ромашка, сняв наушники, довольно толково мне разъяснила, что она, в отличие от других девиц Аэрофлота, авиационных билетов вообще не продает, а продает только конкретные билеты на конкретный самолет. И поскольку он еще не вылетел из Читы, то она ничем помочь не может. Надо ждать. Надев наушники, она вновь принялась взывать к далекой очерствевшей душе:
— «Жасмин», вызываю тебя. «Жасмин»! Перехожу на прием! Я «Ромашка», «Ромашка»!
А он, возможно, увлеченный какой-нибудь экзотической гортензией, по-прежнему не спешил откликаться на призыв простенькой полевой ромашки. Я покинул аэрофлотовский домик и стал прохаживаться вокруг него.
И тут на горизонте появилась движущаяся точка. Я решил, что это начальник аэропорта. Одержал верх в ожесточенном споре и теперь спешит к месту службы. Но почему пешком? Точка приближалась, и вскоре выяснилось, что я ошибся в своем предположении: шагающий по летному полю человек ничем не напоминал аэрофлотовского начальника. Скорее всего, это был пассажир. Но какой-то уж очень странный.
Начнем хотя бы с того, что при нем не было никаких вещей. Он не принес ни чемодана, ни саквояжа, не захватил с собой рюкзака, какой-нибудь сумки, авоськи, наконец. Я не за то, чтобы нагружать пассажира как вьючное животное, но и совсем без вещей ему тоже нельзя. А куда положить смену чистого белья, запасные носки, банку домашнего варенья, куда сунуть полотенце, мыльницу, зубную пасту и щетку? Нет, без определенной емкости или тары пассажиру не обойтись. А этот был гол как сокол. Интересно, как он будет выглядеть у стойки с табличкой: «Регистрация билетов и багажа»?
Он непохож был на обыкновенного пассажира и по другой причине. Приходилось ли вам когда-нибудь заглядывать в глаза человека, отважившегося воспользоваться услугами Аэрофлота? Тогда вы не могли не заметить их особенного блеска, какого-то тревожного мельтешения и жгучего немого вопроса: когда? А у этого взгляд был совсем другой: спокойный, уверенный, даже чуть-чуть нагловатый. Вот этот человек подошел и, даже не заглянув
И глаза у него были особенные: серые со свинцовым отливом и навыкате. Такими глазами бытописатели прошлого любили наделять сибирских исправников. А поскольку исправников сейчас нет, то было очень трудно определить, кому же могли принадлежать эти глаза в наши дни. В самом деле: что это был за человек, чем он занимался? Рыл в горах золото, валил наземь даурскую лиственницу или дробил строительный камень в карьерах? Его крепкая фигура говорила за то, что любое из этих занятий ему по плечу. А может, туманными ночами выходил один он на дорогу и ш а л и л кистенем?
Я пригляделся к его синтетической куртке — не оттягивается ли она где-нибудь вниз под тяжестью тайного оружия? И точно: правый карман оттопыривался и отвисал.
В этот момент полевая «Ромашка» высунулась из двери домика и внезапно потеплевшим голосом (наверное, ей все-таки удалось вступить в контакт с «Жасмином») спросила:
— Куда тут пассажир запропастился, почему не беспокоится о билете?
Я последовал за ней и купил билет. А вскоре в небе над аэродромом застрекотал самолет. Судя по порхающему стрекозиному полету, это был либо знаменитый «кукурузник», либо его ближайший родственник. Пробежав по травяному полю, самолетик остановился рядом с нами, будто уткнулся в домик, и из него вышли люди: пилот, штурман, две женщины и бледнолицый паренек лет двадцати. Его бил озноб — не то продрог в полете, не то с непривычки натерпелся страху.
Странный тот тип, появление которого на аэродроме я так подробно описал, внимательно пригляделся к бледнолицему юному пассажиру и сказал ему:
— А ну-ка, парень, пойдем со мной.
И они скрылись за углом. До меня доносились их глухие голоса, однако слов разобрать было нельзя. Сообщника вербует, подумал я о лупоглазом. И тут мною по-настоящему овладела тревога. Надо было что-то предпринимать! Но что предпримешь, если один работник Аэрофлота, как видно, окончательно погряз в дискуссии о горьких напитках, а у другой на уме одни благоухающие жасмины и гордые нарциссы? В такой обстановке приходилось рассчитывать лишь на свои собственные силы.
Между тем на поле появились пилот и штурман и пригласили всех в самолет. Мы поднялись по шаткой стремянке и устроились на железных скамьях, установленных по обоим бортам. Странный пассажир уселся на краешке скамьи, у самой двери, а бледнолицый юноша напротив. Кстати, озноб у него прошел и лицо даже порозовело. С чего бы это?
Прежде чем взять курс на Читу, наш самолет должен был сделать еще одну посадку. И мне предстояло решить, когда злоумышленник приступит к активным действиям: на этом коротком отрезке пути или во время основного, длительного полета? А он-то наверняка з н а л это. Сидел со скучающим видом и беспечно поглядывал на землю через иллюминатор. Между прочим, его правый карман больше не оттопыривался: успел злодей куда-то перепрятать оружие насилия.