Голова дракона
Шрифт:
Лишь приглашение к обеду прервало этот страстный монолог. Мы шли хлебать наш протертый суп. Постепенно гневные черты на лице моего соседа разгладились, и появилось почти блаженное выражение. Приближался послеобеденный, то есть звездный, час Роберта Львовича. В то время, когда, отведав морковных котлет, все больные отдыхали, он блаженствовал: долгие шестьдесят минут никто не мельтешил у него перед глазами, никто не мешал. Можно было поговорить основательно, не спеша.
А тем для разговоров, помимо основной — путевочной, у него множество. Самых разных. И угадать их не составляло труда, лишь только до меня доносилось начало разговора.
— Алло,
Сомнений нет: кому-то нужно срочно достать несколько баночек кавьяра.
— Валентин! Тебя случайно не задрали хищные рыси и не выцарапали глаза чернобурки? Тогда порядок…
Требуется укоротить (удлинить) дубленку, а может быть, поставить на пальто новый воротник. И Валентин способен это устроить.
Возможно, кое-кто из читателей примет Роберта Львовича за элементарного доставалу. Ошибка! Хотя доставание, проталкивание в телефонной деятельности моего знакомого и занимало солидное место, но им одним не ограничивалось. Роберт Львович по телефону советовался и, в свою очередь, давал консультации по житейским вопросам, информировал и информировался сам, улаживал возникавшие неурядицы и конфликты, а зачастую даже вел дискуссии по широкому кругу морально-этических проблем.
Как-то так случилось, что, несмотря на почти трехнедельное совместное проживание, я так и не узнал, чем занимается мой сосед по палате, где служит. Сам он мне не сказал, а спрашивать было неудобно. Впрочем, этого и не требовалось, я совершенно самостоятельно определил, что он из себя представляет. Роберт Львович, выражаясь языком аборигенов Севера, был телефонным человеком. Потому что, в отличие от всех нас, простых смертных, относящихся к телефоноговорению лишь как к удобной форме общения, телефон для него был идолом, божеством, единственным средством самовыражения и самоутверждения на нашей бренной земле. Перефразируя известное изречение, Роберт Львович мог бы сказать о себе:
— Я говорю по телефону, значит, я существую.
Поистине он олицетворял собой удивительный симбиоз человека и телефона. Казалось, что маленький трезвонящий пластмассовый ящичек — прямое продолжение организма Роберта Львовича. Случалось, что наш больничный телефон, не выдержав чудовищной нагрузки, выходил из строя, тогда резко ухудшалось состояние моего соседа. Он лежал в постели не вставая, бледный, осунувшийся, и дежурная сестра в такие дни долго хлопотала вокруг него с грелками и горчичниками. Телефон включался — и больной оживал.
— Привет, душка! Сверкают ли по-прежнему твои карие глазенки? И не унес ли тебя какой-нибудь покупатель в рулоне обоев? А?
Нужно добыть для какого-то опять же нужного человека сверхмодные и супердолговечные обои. А о глазенках сказано просто для лирики…
Рано утром Роберт Львович, еще держа под мышкой градусник, выписывал на чистый лист своей записной книжки фамилии тех, с кем намеревался сегодня разговаривать по телефону, и ставил возле каждой черточку: —. И если результат разговора был положительным, перечеркивал ее. Получался крестик, знак плюса: +. А вечером подсчитывал количество плюсов и минусов. Если плюсы преобладали, то он радовался, как прилежный ученик полученным пятеркам. Ну, а когда набиралось многовато минусов, то у него немедленно подскакивало давление.
Персонал нашего отделения привык ко всему этому. Если процедурная сестра не обнаруживала Роберта Львовича в палате, то, не задавая никаких вопросов, молча шла в телефонную будку и делала ему укол там. А лечащий врач во время обхода
— Няня, сходите в будку, оторвите Роберта Львовича от телефона. Я хочу его посмотреть, измерить давление.
Так продолжалось три недели. Я выписался из больницы и оставил Роберта Львовича почти совсем выздоровевшего, веселого. Путевку в санаторий, где бомонд, интересные разговоры и встречи, он все-таки «выбил» и еще больше уверовал во всесилие маленького желтенького аппарата, стоявшего в застекленной будке рядом с нашей палатой. При расставании мы обменялись, как водится, телефонами и адресами.
Но позвонить ему я сумел только через пять-шесть месяцев. Ответила мне женщина, и по голосу я узнал супругу моего палатного соседа.
— Роберт Львович скончался, — грустно сообщила она.
Позднее я выяснил подробности. Оказалось, что Роберт Львович очень хорошо провел отпуск, был все время оживлен и очень деятелен. Но тут произошло что-то страшное: его домашний телефон о т р е з а л и. Конечно, по ошибке, спутав Роберта Львовича с каким-то злостным неплательщиком. Пока Роберт Львович бегал по разным конторам, добивался восстановления истины и справедливости, ему стало худо. Он слег и уже не смог оправиться от постигшего рокового удара судьбы. Так из-за нелепой случайности, из-за чьей-то злой небрежности оборвалась жизнь телефонного человека.
Я побывал на его могиле. Скромное надгробие хранит даты жизни. Кроме того, по желанию Роберта Львовича, высказанному перед самой смертью, на мраморной плите выбит и номер его домашнего телефона: 122-150-61.
Но теперь вряд ли кто ему позвонит…
ГОЛОВА ДРАКОНА
Мы расположились с внуком в лодке и ловили рыбу. Собственно, ловил я, а внук только помогал: сидя на веслах, он легонько подгребал, чтобы ветер не очень сильно сносил наше утлое суденышко. Я держал в руках удочку и изредка ее подергивал. Эту снасть сделал для нас Леонтий — буфетчик маленького бара, устроенного недалеко от нашего пляжа. В Одессе и Николаеве такое орудие лова называют самодуром, а внук окрестил его глупышом.
— Ну что, дед, зацепил кого-нибудь? — спрашивал внук.
Я молча выбирал снасть. Тяжелые капли падали с пустых крючков на рябую поверхность моря.
— Даже крохотуля не попалась, — со вздохом говорил я.
— Ни одного малыша для нашего глупыша, — подхватывал внук.
Он любил выражаться стихами.
Наконец что-то клюнуло. Я быстро выбрал снасть, и в лодке оказалась крохотная рыбка с большой головой и выпученными глазами. Я ощутил на себе ее злой и даже, как мне показалось, свирепый взгляд. Дракон! Леонтий предупреждал нас, что эту рыбку ни в коем случае нельзя брать руками: можно получить сильнейший ожог. Захваченной с берега палкой я убиваю ядовитую рыбешку и швыряю за борт. Тут же чайка отвечает на призыв внука делом: она подхватывает дракона, нисколько не боясь его яда.
Мы ловили часа два и поймали три ставриды и еще двух драконов. Внук запросился на берег. Мы поменялись местами: я сел на весла, а внук, устроившись на корме, стал сматывать удочку. По его виду можно было определить, что он о чем-то думает.
— Дед, — спустя некоторое время спросил он, — скажи мне, сколько у драконов голов?
— Одна, — ответил я. — Ты же сам видел.
— Видеть-то я видел, — в некоторой растерянности продолжал внук, — но почему-то все говорят, что у дракона много голов. То он восьми, то двенадцатиглавый…