Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
– Владыка... Владыка чего? Когда-то мы пели: владыкой
мира будет труд.
– Так положено обращаться к их преосвященству, -
сказал Иванов. - Не "отец", как обращаются к рядовому
священнику, а "владыка" - это уже к архиерею.
В "цехе" епископ внимательно всматривался в портрет
генерала и все переводил взгляд со скульптуры на оригинал,
сравнивая, приговаривая:
– Похож, очень похож. Но, как я понимаю, не в этом
главное.
таланта. Талант - это Божий дар.
– Это уж точно, согласился генерал: - Указом Горбачева
или Ельцина талант не родишь и гения не сделаешь.
– Почему же? - возразил Иванов. - Делали, делают и
будут делать, к сожалению. Сколько Хрущев, Брежнев
настругали талантов, раздавая лауреатские медали и звезды
героев труда всяким шарлатанам, проходимцам, карьеристам.
И себя, конечно, не забывали.
– Это все мишура, бумажные цветы, - сказал Якубенко.
–
Генерала можно сделать приказом министра. И вашего брата -
епископа или митрополита может сделать патриарх. А вот
скульптора, композитора сделать никому не дано. Это
привилегия природы. Или, как вы говорите, от Бога.
Чтоб отвлечь епископа от своего портрета, генерал
подошел к композиции "Девичьи грезы" и обратился к
епископу:
47
– Ну а как, товарищ владыка, вы находите это творение
рук человеческих?
Епископ и Иванов улыбнулись по поводу "товарищ
владыко". Алексей Петрович поправил:
– Просто "владыка", без "товарища".
– И без господина?
– шутя переспросил генерал. Он и
"товарища"-то вставил преднамеренно, ради шутки.
– И без господина, - примирительно улыбнулся Иванов.
– Зовите меня Николаем Семеновичем, - сказал епископ,
и острый вкрадчивый взгляд его быстро скользнул по
композиции. Развел руками: - Прекрасно, слов нет.
И отошел в сторону с деланным показным смущением. А
Иванов подмигнул генералу:
– Не искушай монаха.
В зале Иванов быстро накрыл стол для кофе, поставил
вазу с печеньем и сливочное масло - недавний еженедельный
заказ для ветеранов войны, Якубенко извлек из своего "кейса"
бутылку коньяка, епископ как-то стеснительно присоединил к
этой более чем скромной трапезе бутылку "Славянской" и
банку ветчины, и начался дружеский пир с тостами,
разговорами, острыми, откровенными вопросами. Его
преосвященство предпочитал "Славянскую", генерал и
скульптор баловались коньяком, оба очень сдержанно,
осторожно, объясняя, что они свою норму давно исчерпали и
теперь
А случай произошел и в самом деле исключительный и давно
ожидаемый. К нему, можно сказать, так или иначе - каждый по-
своему - готовились все трое. Генерал и епископ знали дуг
друга со слов Иванова; обоих Алексей Петрович высоко ценил
и любил, по правде - "все уши прожужжал", подогревая их
любопытство и желание познакомиться. Да все не было
случая. Как вдруг позавчера позвонил Иванову владыка и
попросил разрешения встретиться и доставить Алексею
Петровичу обещанное. Владыка время от времени по-
приятельски снабжал Иванова кой-какой литературой
религиозного направления и на этот раз обещал принести ему
статью Льва Толстого, мало известную в народе: "Почему
христианские народы, и в особенности русский, находятся
теперь в бедственном положении?" У генерала же была
необходимость побеседовать с архиереем по некоторым
вопросам, связанным с теперешним положением в стране,
касающимся не столько религии, сколько конкретно церкви.
Генералу епископ понравился ("компанейский мужик и
48
независимо думающий"). Его преосвященство мысленно
оценил генерала: ("Не солдафон и патриот").
– Как вы, владыка, смотрите на все, что творится в
стране? - обратился генерал к епископу. - Россия гибнет,
ограбили, разворовали и разрушили то, что создавалось таким
трудом веками многими поколениями.
– Россия не погибнет, - ответил епископ. - Россия
воспрянет. Разве впервой нашему отечеству доходить до
последней черты? Вспомните историю. Тысяча шестьсот
двенадцатый год. Нашествие поляков, лжедимитрий в Москве.
Время это хорошо изобразил писатель Загоскин в своем
романе "Юрий Милославский". Вот первые строки романа.
Если позволите, я по памяти вам напомню только одно
предложение.
Он сделал паузу, прищурил глаза, почему-то прикрыл
панагию бородой и, глядя в угол комнаты, начал:
– "Никогда Россия не была в столь бедственном
положении, как в начале семнадцатого столетия: внешние
враги, внутренние раздоры, смуты бояр, а более всего -
совершенное безначалие - все угрожало гибелью земле
русской". Разве не то происходит сегодня? - Он уставил
вопросительный взгляд в генерала.
– Точно: внутренние раздоры, совершенное безначалие -
все сходится, - с некоторым удивлением произнес Якубенко, а