Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
сочиненной иудеями с целью охмурить и поработить другие
народы - гаев. Иудеи глубоко внедрились в другие религии, в
том числе и православие, чтоб изнутри разрушать их духовную
сущность. Лукич рассказывал мне, что настоятель
Кантерберийского собора иудей Коган, французский
католический кардинал тоже еврей. Покушение на русскую
православную церковь ведется издавна и экуменизм вырос не
на голом месте, - еще Владимир Соловьев предложил
объединить
России видят в православии серьезную для себя опасность,
потому и атакуют его как изнутри, так и со внешней стороны.
Им легко, на их стороне и патриарх Всея Руси господин
Ридигер, и разные "Свидетели Иеговы" - детища Израильских
спецслужб. А между прочим, эта зловредная секта запрещена
в тридцати пяти странах. У нас она процветает, совращает
верующих с пути истинного.
У нас с Лукичом бывали споры и по некоторым
историческим и политическим вопросам. Но это нисколько не
мешало нашим теплым отношениям. Вот взорвали в
Тайнинском памятник Николаю второму. Я считаю это диким
варварством. У Лукича другое мнение. По его словам, не было
никаких оснований воздвигать этот памятник, - просто
самодеятельность монархистов и прежде всего скульптора
Клыкова, человека, несомненно, одаренного, но соорудившего
очень посредственный памятник маршалу Жукову. Таких
528
конных статуй в Москве всего три: Юрию Долгорукому
скульптора Орлова, Кутузову скульпторов Томского и Едунова и
Жукову. Самый неудачный - последний. Так считает Лукич и его
друзья. А что касается Николая второго, то Лукич считает, что
он вообще недостоин памятника, поскольку для России ничего
хорошего не сделал, а плохого предостаточно. Как и его
потомки - Хрущев и Брежнев. Если разрешить
самодеятельность скульпторам, то они понаставят монументы
и Хрущеву, и Брежневу, и Окуджаве с Никулиным, как
соорудили Высоцкому. А Церетели, изуродовавший Поклонную
гору, и вообще, Москву, может соорудить монумент и Лужкову и
Ельцину и самому дьяволу. Он же никакой не художник, а
просто делец. Так мне объяснил Лукич.
В университете у меня бывают в неделю четыре
свободных дня, считая выходные, и я обычно провожу их в
Москве с Лукичом. Какая- то неведомая сила влечет меня к
нему, не просто в Москву, как прежде, но именно к Лукичу в его
уютную квартиру, где мне все знакомо и мило. Он говорит, что
каждый мой приезд - для него праздник, а я яркое солнце,
которое согревает его душу. Похоже,
считается с моим мнением, старается предвосхитить мои
желания. В одежде он консервативен, традиционен. А мне
хочется видеть его все время нарядным, современным.
– К чему это?
– недоумевала Лукич.
– Разве так важно,
какая у тебя рубаха, с пуговицами на воротнике или без них.
Была бы чистая.
– И современная, - убеждала я.
– Ты бываешь на людях,
ты знаменитый, тебя узнают на улице, в метро. Ты должен
быть всегда элегантен, как эталон.
Он внял моим советам, обрадовался, когда я купила ему
модную рубаху и свитер. Сердечно благодарил, сказал, что это
самые любимые его вещи и тут же в ответ подарил мне
малахитовые колечко и сережки. Он не знал, что я не ношу
сережки, что у меня даже мочки ушей не проколоты. Он
удивился, осмотрел мои уши и восторженно объявил:
– К таким классическим, идеальным ушам не нужны
никакие украшения. Они сами есть жемчужины, сами тебя
украшают.
Я стараюсь быть всегда в форме, всегда нарядной, чтоб
нравиться ему. И мне обидно, что он не обращает на это
внимание, говорит, что я много трачу времени на прическу, на
ресницы и брови, что важна не форма, а содержание, а его он
находит во мне даже с избытком.
529
Меня радует его жизнелюбие, вдохновение, с которым он
пишет свои воспоминания, читает вслух стихи, монологи пьес.
Мне нравится, как он читает. Бесподобно, страстно,
проникновенно. И своим чтением волнует меня. Я часто прошу
его: "Егор, прочти что-нибудь? " "Что именно, родная,
заказывай?" "Прочти Есенина или Василия Федорова. О
любви". И он читает вдохновенно, до самозабвения. Однажды
прослушав его чтение о любви, я сказала:
– Говорят, бурная любовь, неустойчива, она легко
переходит в ненависть. Он посмотрел на меня пристально,
испытующе и ответил:
– У меня не бурная. У меня основательная, осознанная, и
ненависть ей не грозит. Запомни это, любимая.
В последнюю неделю перед зимними каникулами у меня
на кафедре произошел инцидент со студентами. Речь зашла о
псевдокультуре, которую значительная часть молодежи считает
современной и отличной от традиционной, классической.
Между мной и студентами первокурсниками завязался
довольно острый диалог. Я утверждала, что в сегодняшней
России национальная, подлинная культура, исповедующая