Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

говорил:

– Хочу отформовать в гипсе, потонировать под бронзу и

предложить на весеннюю выставку.

– А примут?
– полюбопытствовала Маша с сомнением.

– Кто их знает. А вдруг? Но я боюсь другого: принять-то

примут, да изломают, поколют, изуродуют. Гипс - он хрупок,

139

ломок. А они вон и бронзу сшибают и уродуют. Вандалы. Дикое

племя вандалов. А перенести в материал, отлить в бронзе не

успею, да это и невозможно по нынешним

временам - и

дорого, и хлопотно. Хотя можно было бы пустить в это дело

валюту, полученную за "Первую любовь".

Из "цеха" они возвратились в гостиную. Пока Маша

рассматривала выставленные там работы - ей понравилась

акварель "Васильки", - Иванов быстро, проворно накрыл стол

для кофе. Поставил бутылку портвейна, купленную для такого

случая, несколько ломтиков ветчины, открыл банку лосося и

все, что положено к кофе. Маша вела себя просто,

непринужденно, словно она была здесь в десятый раз,

соблюдая элементарную скромность и такт. Иванов теперь уже

без смущения обращался к ней ласкательно "Машенька", что

доставляло ему несказанную радость и было приятно ей. Как

выяснилось за столом, Маша относилась равнодушно к

спиртному и рюмку портвейна растянула на все время встречи.

Разговаривая, они внимательно присматривались друг к другу,

изучали друг друга. Иванов испытывал нескрываемую радость,

он был откровенен, доброжелателен, без тени лукавства или

недомолвок. Привычку к одиночеству и обычную для него

мучительную застенчивость в компании женщин как рукой

сняло. Сказалось в этом простота и общительный характер

Маши и, возможно, в какой-то мере то, что связующим звеном

была Лариса Матвеевна, о которой Маша заговорила сразу, как

только сели за стол:

– Мама мне рассказывала, что проданный вами за

доллары ее портрет вы когда-то подарили ей. Это правда?

Он, конечно, уловил иронический, даже язвительный

оттенок в ее вопросе. Отвечал с безмятежным спокойствием:

– Было такое. Очень давно. Ваша мама тогда была

моложе вас. "К чему это я сказал такую нелепость", - смутился

он.

– А как скульптура оказалась снова у вас?

– Это случилось, когда Лариса Матвеевна, тогда просто

Лариса, предала нашу первую любовь, вышла замуж за

вашего отца и с ним уехала за границу, где вы и родились,

если я не ошибаюсь. Ее портрет, который я назвал "Первой

любовью", был моей дипломной работой. Мне отдала его ваша

бабушка. И я хранил его все эти долгие годы как память о

светлой юности.

– И никогда не выставляли?

140

–

И мысли такой не было. У меня хотели купить его -

Министерство культуры. Я решительно отказался.

– Почему?

– Не знаю. Он был очень дорог для меня.
– Несмотря на

утомленный, виноватый вид его (так показалось Маше), глаза

Алексея Петровича смотрели открыто и прямо.

– Вы очень любили маму?
– в глазах Маши светилась

тихая задумчивая печаль.

– Что значит очень? Этого я не понимаю, в подлинной

любви такого не бывает: "очень", "не очень", "чуть-чуть".

Любовь настоящая - всегда "очень". Это пожар души,

необъяснимый и неразгаданный никакими мудрецами. Как

сновидения.

На бледном приятном лице Маши Иванов увидел печать

грусти и понимал, что ей хочется разобраться в чем-то важном

для нее. Конечно же, в давнишних отношениях Алексея

Петровича и Ларисы Матвеевны. Он догадывался, что по

этому поводу у Маши был разговор с матерью, и теперь она

хочет услышать "другую сторону". Но зачем ей это?
– мысленно

спрашивал Иванов, но вслух не спросил, боясь показаться

навязчивым.

– И когда мама вышла замуж и уехала за границу, у вас

появилась вторая любовь?
– продолжала допрашивать Маша,

разматывая клубок одолевавших ее мыслей.

– К сожалению, нет, - словно терзаясь угрызениями

совести, ответил Иванов.

– Почему "к сожалению"? Разве это не от вас зависит?

– Думаю, что не от нас. Скорее от судьбы. Это же стихия,

не подвластная нам и необъяснимая. Часто любовь мы путаем

с симпатией, с половым влечением. Любовь - слишком тонкая

материя. Она возникает вдруг, как стихия и требует ответа

такой же силы. Безответная любовь рождает трагедию.

– И что ж, за сорок лет, как вы расстались с мамой, на

вашем пути не встретилась женщина... - Она не закончила

фразу. - Женщины встречались, но любви не было.

Встретилась подруга Ларисы Матвеевны - Светлана, которая

стала потом моей женой. Но любви не было. И, как вы,

наверно, знаете, мы разошлись.

– Со слов мамы я знаю, что вы разошлись давно. И с тех

пор храните гордое одиночество?

Ее настойчивые стремительные вопросы, похожие на

допрос, нисколько не раздражали, а лишь забавляли Иванова.

141

Он относил это насчет журналистской привычки Маши. И

решил продолжать этот диалог, в котором усматривал

таинственную преднамеренность.

– К одиночеству меня вынуждает моя профессия. Я -