Гончие Габриэля
Шрифт:
Я смотрела ей вслед и кусала губы. Внезапно у меня перед глазами возникла картина прошлой ночи: освещенная лампой комната; старуха, закутанная в бесчисленные одежды и упрятанная под ворохами шерсти и шелка на стоящей в углу кровати; рядом с ней Халида, постоянно бросающая в ее сторону настороженные взгляды; и Лесман у меня за спиной...
Он вернулся в комнату и захлопнул дверь.
Я решила выждать минуты три, затем осторожно спустилась по лестнице и направилась к своему гарему.
***
Поначалу я думала, что и альтернативный план Чарльза - тот самый "киношный" - также обречен на провал. Последний час, разделявший светлое
"Если же такой пролом где-то и существовал, - с горечью подумала я, едва ли не ошеломленная своим обескураживающим открытием, - то его уже успели чем-нибудь надежно прикрыть". Похоже, наш с Чарльзом оптимизм оказался явно преувеличенным. В конце концов, место это довольно уединенное, а Хэрриет слывет в здешних краях богатой женщиной. Поэтому мне представлялось вполне логичным, что, даже несмотря на всю убогость внутреннего убранства, единственное наружное заграждение находилось во вполне исправном состоянии.
К своему стыду, я простояла минут пять, уставившись на зарешеченные окна и перебирая в мозгу возможные варианты дальнейших действий, когда меня наконец посетила мысль, прекрасная в своей простоте и разительная по силе не меньше, чем та, что таилась в свалившемся на голову Ньютона яблоке. На одном из окон решетки не было. На самом крайнем. Оно было закрыто ставнями.
А ставни, запиравшиеся изнутри, могут быть изнутри и открыты.
Я побежала вдоль галереи, высматривая в надвигающихся сумерках именно это окно.
На первый взгляд оно казалось зловеще неприступным. Прочные деревянные ставни с толстенными, походившими на заклепки гвоздями были плотно подогнаны друг к другу с обеих сторон, наподобие двухстворчатых дверей, поперек наглухо прибитая толстая планка, скорее даже доска, крепко сцепляла обе половины. Однако когда я внимательно оглядела их и даже поскребла ногтем, то обнаружила, что на самом деле это отнюдь не гвозди, а шурупы, по два с каждой стороны, с большими шляпками, и я принялась думать, как мне с ними справиться. Может, среди всего того хлама, который в изобилии валяется повсюду, отыщется нечто такое, что можно пустить в дело?
Долго искать не пришлось: большинство комнат пустовали, некоторые даже были открыты и двери на них либо вообще отсутствовали, либо были распахнуты настежь, однако в третьей от угла комнате - я запомнила ее, когда буквально пробивала себе путь в поисках потерны, - располагалось нечто вроде заброшенной лавки старьевщика.
Когда-то там находилась спальня, хотя по своим стандартам она могла бы подойти лишь для самого
Я продиралась между верблюжьим седлом, старой швейной машинкой, какими-то мечами, пока не оказалась у комода, на котором, как я запомнила, рядом со стопкой запылившихся книг лежал нож для разрезания бумаги.
Это был хороший, тяжелый нож, и со своей работой он должен был справиться просто прекрасно. Я поднесла его к двери, сдула пыль и обнаружила, что это даже не нож для бумаги, а самый настоящий кинжал, с изысканно инкрустированной рукояткой и изящным стальным лезвием. Затем я кинулась к закрытому окну. Первый шуруп успел основательно проржаветь и глубоко сидел в дереве, так что через несколько минут борьбы я оставила его в покое и перешла к следующему. Этот поначалу сопротивлялся, но затем пошел легче. Я передвинулась к другому концу доски - прибита она была наискось, так что на сей раз мне пришлось действовать, привстав на цыпочки. После некоторой натуги я одолела и эту пару: и здесь первый продвигался довольно медленно, тогда как второй вышел быстро.
Его я решила оставить на месте - до ухода Лесмана ставни открывать не следовало. Первый, ржавый шуруп проблемы не представлял: освободив противоположный конец доски, я смогла бы воспользоваться ею как рычагом, вырвав его, как говорится, с мясом.
Не опасалась я и того, что кто-то хватится кинжала, - я спрятала его под подушками кресла у окна в моей комнате. Затем прошла в хаммам, умылась и вернулась к себе, кстати, вовремя, поскольку в этот момент вошел Джасем. Он принес зажженную лампу, бутылку арака и записку от Лесмана, в которой тот сообщал, что ему придется отужинать с "леди Хэрриет", а мне еду принесут ровно в девять; затем, где-то около десяти, он заглянет ко мне, чтобы убедиться, что у меня есть все необходимое для сна.
Завершалась записка словами: "Я не сказал ей, что вы вернулись. Мне кажется, сейчас неподходящий момент. Уверен, вы меня поймете".
Мне показалось, что я его очень хорошо поняла. Я убрала записку в сумочку и с отвращением посмотрела на бутылку арака. Сейчас я многое бы отдала за чашку чая.
***
Он пришел, как и обещал, задержавшись, правда, на полчаса, чтобы поболтать перед сном, а где-то в половине одиннадцатого удалился, прихватив с собой поднос. Через несколько минут раздался яростный звон колокольчика Хэрриет, и где-то во дворе хлопнула дверь. Затем наступила тишина. Я загасила лампу, немного подождала, пока глаза привыкнут к темноте, открыла дверь и вышла в сад.
Ночь выдалась теплой и ароматной; небо было темное, залитое той ясной чернотой, которая, как принято считать, заполняет межзвездное пространство. Висевшие в нем гроздья звезд чем-то напоминали крупные маргаритки; сбоку притулился полумесяц. Временами его лучи отсвечивали от гладкой поверхности озера. Пара соловьев заливалась в некоем диком ангельском контрапункте, к которому временами со стороны воды примешивалось вульгарное кваканье лягушек. Я едва не наступила на спящую паву - она опрометью кинулась у меня из-под ног, оглашая тишину громкими протестующими криками, и скрылась между колоннами, потревожив, однако, пару каменных куропаток, которые, в свою очередь, взорвались донесшимся из кустов пронзительным ворчаньем. Несколько лягушек плюхнулись в воду, издав громкие хлопки, похожие на звук открываемого шампанского.