Гончие Габриэля
Шрифт:
ПРЕКРАСНОЕ РАСТИТЕЛЬНОЕ МАСЛО.
Идеальное для вторых блюд, майонезов и салатов.
А ниже еще что-то. Я остановилась.
Луч света быстро метнулся ко мне:
– Что это?
– На жестянки свети, - сказала я, щурясь от света, перебегающего с моего лица к батарее канистр.– Я только что поняла - никак не могу вспомнить, где я видела это раньше. А, вспомнила наконец! Все в порядке, Чарльз, этот рисунок - красная бегущая собака.
– Да? И что же?
– Пожалуй, ничего. Так, ерунда. Просто я раньше видела такой же.
– Где?
Я
– В воскресенье днем, в деревне, куда меня возил Хамид. Я же тебе рассказывала: подсолнечное поле с маленькой отметиной на стволе дерева красной собакой. Я еще подумала, что она похожа на салюки.
– Это такая же?
– Пожалуй, да.
Мы наклонились ниже и под изображением бегущего пса разглядели мелкую черную надпись: "Марка "Охотничья собака". Высшего качества. Опасайтесь подделки".
– Сальк, - пробормотал себе под нос кузен. Фонарь теперь светил прямо на банку. Вид у Чарльза был сосредоточенный.
– Что?
– Теперь ясно, что такое "Охотничья собака". Ты знала это? "Салюки" происходит от арабского слова "селюки" или "слуги", что значит "гончая". Я полагаю, что Нахр-эс-Сальк означает что-то вроде "Река Гончих Псов". Иными словами, продукт местного производства. Это такое же изображение, как то, что ты видела в поле?
– Абсолютно.– Я выпрямилась.– Местный продукт, как я полагаю, подсолнечное масло, и то, что я видела, было, похоже, отметиной такого поля. Кажется, я где-то читала, что подобным образом крестьяне помечают свои посевы. Что ж, вполне разумно, если учесть, что большинство из них неграмотны. Бог мой, да здесь лет на десять хватит! Как по-твоему, зачем оно вообще им понадобилось?
Чарльз поднял взгляд на одну из канистр, потрогал ее рукой.
– Пустая, - сказал он и отвернулся. Я с любопытством посмотрела на него:
– А что тебя так заинтересовало?
– Не здесь, - ответил он, - и не сейчас. Давай покончим со всем этим. Кроме того, нам лучше не разговаривать.
Тихо пройдя за изгиб коридора, мы увидели метрах в тридцати перед собой лестницу, широкие ступени вели вверх к лестничной площадке и еще одной изящной арке. Дверь была распахнута и прилегала к стене, но за ней виднелись спускавшиеся с арки тяжелые шторы. Сбоку из-под ткани пробивалась полоска света.
Мы замерли на месте, прислушиваясь. В этом мертвом воздухе даже звук нашего дыхания казался мне необычно громким. Ничто не шелохнулось; из-за штор не доносилось ни малейшего шороха.
Тщательно прикрывая фонарь ладонью, отчего со стороны могло показаться, что к портьерам приближается, чуть пританцовывая, розоватый жук-светляк, Чарльз поднялся по ступеням и стал потихоньку подкрадываться по лестничной площадке к дверному проему. У самой кромки тяжелой ткани он остановился; я замерла рядом с его локтем. Фонарь он уже погасил, так что теперь единственным источником света оставалась видневшаяся у края штор яркая полоска.
Мы по-прежнему не различали ни звука. Но сейчас я совершенно явственно ощущала характерный едкий запах табака Хэрриет. Скорее всего это был диван принца. Значит,
Кузен неслышно протянул руку и на несколько дюймов отодвинул край портьеры, затем приник глазом к образовавшемуся проему. Я пригнулась, чтобы тоже посмотреть.
Определенно, это были спальные покои принца, а мы стояли за занавесками, висевшими как раз за изголовьем кровати Хэрриет.
В комнате почти не было света, и та узкая полоска показалась нам столь яркой лишь по контрасту с окружавшей нас доселе кромешной темнотой. На столике стояла лампа - фитиль ее был привернут почти до отказа, а потому она, можно сказать, почти не горела.
Уже успев познакомиться с комнатой, я довольно неплохо различала окружающую обстановку. Все оставалось таким же, как и накануне ночью: красное лакированное кресло, немытые тарелки на столе, ипохондрический беспорядок на комоде, на полу миска с надписью "СОБАКА", которую сейчас наполовину скрывала склянка с молоком для кошки, а на кровати...
На какое-то мгновение мне показалось, что я вижу фигуру, сидящую так же, как и вчера в своем хитроумном наряде из шалей и шелка, но затем поняла, что в комнате никого нет. В темном углу у изголовья кровати лежали сваленные в кучу одеяла, алел брошенный жакет и валялась мохнатая шаль.
В следующую секунду меня словно окатило холодной волной безотчетного, болезненного страха - я увидела кошку, которая, лежа на кровати, подняла голову и устремила на меня свой взгляд. Чарльз увидел ее в то же мгновение, что и я, и как только я непроизвольно и резко отпрянула назад, отпустил штору, придвинулся ко мне и обнял.
– Ну, ну, все в порядке, она сюда не пойдет.
– Ты в этом уверен?
– Ну конечно, дорогая, все нормально. Расслабься.
Я вся дрожала, руки напряглись, макушка головы упиралась в скулу кузена.
– Ну, передохни минутку, - прошептал он, - а потом пойдем.
Он еще немного постоял рядом со мной, пока я не почувствовала, что дрожь постепенно проходит. Нас по-прежнему окружал спокойный, непроглядный мрак. По звуку дыхания Чарльза я поняла, что он повернул голову в сторону и всматривается, вслушивается в окружающее пространство. Затем он снова повернулся, и я почувствовала, как грудь его колыхнулась от вздоха, - ему явно хотелось что-то сказать, его щека резко, но как-то крадучись коснулась моей головы.
– Кристи...
– Что?
Мимолетная пауза. Дыхание легким ветерком шевельнуло мне волосы:
– Нет, ничего. Ну, как ты, все в норме?
– Да.
– Пошли?
– Ты... тебе действительно не хочется подождать и увидеть ее? Не думаю, чтобы каким-то образом...
– Нет, забудем об этом. Пошли назад.
– Извини, Чарльз.
– Что уж тут извиняться?– чуть поддразнивающим тоном проговорил он. Не падай духом, милая, она тебя не достанет. Будь взрослой девочкой. Чарльз посражается за тебя и отстоит перед этой мерзкой кошкой.