Гончие Габриэля
Шрифт:
– Бог ты мой, нет, конечно. Что вы только обо мне подумаете! Подождите, у меня есть карандаш, только по буквам, пожалуйста... Как? Ага, спасибо... Да, и телефон на всякий случай. Так, записала. Слушайте, я сейчас повторю... Правильно? Прекрасно, мой шофер найдет вас. Очень мило с вашей стороны, нет, правда. Скажите, это важно, во сколько я приеду?
– Ничуть. Будем ждать вас, и на сей раз покажем вам настоящий Дамаск.
Линия, которая трещала, хрипела и, конечно же, прослушивалась на границе, замерла. Стоявшие у меня за спиной английские дамы переключились на обсуждение достоинств
Хамид все так же стоял неподалеку от портье. Тот поднял взгляд:
– Не то?
– Отчасти. Позвонили те самые люди, которых он хотел повидать в Дамаске. Говорят, что до них он еще не добрался. Как приедет - позвонит.
– Я позову вас, - пообещал портье.
– Спасибо, - я повернулась к Хамиду:
– Вы завтра заняты?
– Пока нет. Я вам нужен?
– Отвезите меня, пожалуйста, в Дамаск. Хочу сама их повидать. Фамилия их Сифара, вот адрес. Вы сможете их отыскать?
– Конечно.
– Наверное, в тот же день вернуться мне не удастся, но я, разумеется, оплачу поездку в оба конца.
– Вы и так уже заплатили мне за много дней вперед. Так что не беспокойтесь, я найду пассажиров на обратный путь. Это обычный маршрут, и мы совершаем его чуть ли не каждую неделю. Во сколько мне заехать за вами завтра утром?
– В десять, пожалуйста.
– А если кузен позвонит?
– Пусть звонит. Мы и так едем в Дамаск.
Но в тот вечер Чарльз так и не позвонил.
ГЛАВА 12
Настигнут будет он, того не зная.
Омар Хайям. Рубай
Не позвонил он и утром.
Трижды я брала газету, на полях которой нацарапала номер телефона, трижды поднимала трубку. И столько же раз бросала ее. Если захочет позвонить, то позвонит, если нет, то мне и подавно не стоит беспокоиться. Времена, когда я повсюду плелась за Чарльзом как собачонка, миновали, определенно миновали.
А кроме того я и так собиралась в Дамаск. Я оставила безмолвный телефон в покое и спустилась в вестибюль.
Утро выдалось жаркое и безоблачное. Ровно в десять к подъезду отеля подплыла знакомая большая машина, и я проскользнула на сиденье рядом с водителем. Хамид, облаченный, как и всегда, в немыслимо белоснежную рубашку, одарил меня приветливой веселой улыбкой. Машина отъехала от тротуара и влилась в поток транспорта, заполнявший Баб-эль-Идрис, проехала по узеньким улочкам позади Большой мечети, после чего сделала долгий пологий поворот по Дамасскому шоссе и стала удаляться от побережья, проезжая через летние сады богатой ливанской публики и поднимаясь к предгорьям Ливана. Сразу за Бар-Ильясом она разветвлялась: на север, к Баальбеку, и на юго-восток, к перекрестку, левый рукав которого, в свою очередь, уводил к Вади-эль-Харир, проходя между горами Хермон и Джебель-эш-Шейх~ Мандур, где находилась граница с Сирией.
Я уже пересекала эту границу, правда, в обратном направлении, когда ехала с группой из Дамаска в Бейрут, а потому была готова к долгому ожиданию, медленному переползанию от одного
С ливанской стороны мы оказались четвертыми, но примерно в двухстах метрах от нас, за полосой ничейной земли, виднелась тянувшаяся на север вереница машин, включая автобус, которые стояли в горячей пыли, дожидаясь допуска на сирийскую территорию.
Хамид взял документы на машину, мой паспорт и скрылся в бетонных бараках, в которых размещались пограничные службы. Время ползло как черепаха. Первая машина миновала шлагбаум, потом опять остановилась у пункта осмотра транспортных средств; водитель сунул взятку охраннику и двинулся дальше, чтобы повторить точно такую же процедуру с другой стороны. Пятнадцать минут спустя то же самое проделал водитель второй машины. Теперь перед нами стоял только один автомобиль.
Солнце палило нещадно, и сидеть в неподвижной машине было просто невозможно. Я вылезла, поднялась на придорожную насыпь, отыскала крупный валун, который показался мне запыленным меньше остальных, и присела.
В отеле нас снабдили своего рода сухим пайком, и я принялась медленно поглощать сандвич, когда заметила тощего пса, который медленно брел по обочине дороги в метре от меня, изредка поглядывая в мою сторону тоскливыми глазами. Я протянула ему остаток сандвича. Казалось, вся его душа отразилась во взгляде, однако он не приблизился ни на шаг. Я сделала движение, намереваясь бросить кусок ему под ноги, но едва лишь взмахнула рукой, как он судорожно метнулся в сторону. Я медленно поднялась, сделала пару шагов к дороге, наклонилась и осторожно положила хлеб с куском мяса на пыльную землю, после чего снова отошла к машине. Не сводя с меня взгляда, собака крадучись приблизилась - при каждом шаге под грязной шкурой проступали кости - и подобрала еду, чуть виляя хвостом в знак благодарности.
– Ну как, понравилось?– мягко спросила я, преодолевая закипавший в груди гнев за судьбу животного.
Белесые глаза пса повернулись в мою сторону, хвост снова задергался. Он был настолько плотно прижат к телу, что шевелился, в сущности, лишь самый его кончик, и я предположила, что за последние годы собака, пожалуй, впервые совершала это движение. Я обнаружила, что второй сандвич был с курицей сочное мясо выступало из-за краев лепешки. Я тоже положила его на землю. Пес схватил еду, на сей раз чуть более уверенно, однако тут же отбежал. Оглянувшись, я увидела Хамида, который приближался к машине.
Уж наполовину открыв свою дверцу, я заметила, что он покачивает головой:
– Боюсь, здесь что-то не так. Они говорят, что не могут пропустить нас.
– Не могут пропустить? Но почему?
– Что-то не в порядке с вашим паспортом.
– Но это же чушь! С ним все в порядке! Да и что там может быть не так?
Вид у Хамида был виноватый и совсем несчастный:
– Нет въездной ливанской визы, и потом... он говорит, что нет также выездной сирийской. В общем, получается, что вас как бы вообще нет в стране, а потому он не может пропустить вас за границу.