Good Again
Шрифт:
Такие мысли темными призраками проносились в моей голове, пока я с тоской смотрел в окно поезда. Мы проезжали Дистрикт Одиннадцать, и я совсем не узнавал пейзажа за окном. Честно говоря, все, что я знал о лесе, я почерпнул у Китнисс во время наших вылазок на озеро, где она привыкла рыбачить. Прошлым летом мы ходили туда довольно часто, и я даже мог бы найти это озеро самостоятельно, но с тех пор уже столько воды утекло. Вот бы вернуться туда, когда снова станет тепло — я на это искренне рассчитывал. Это было священное для нас место: Китнисс оно связывало с давно потерянным отцом, он воплощался для нее здесь и в зарослях тростника, и в спрятанных на илистом озерном мелководье белесых клубнях — съедобной части растения, в честь которого ее назвали. Она открыла мне
Но мне не дано было предугадать — увидимся ли мы с ней, когда станет тепло. В Двенадцатом уже чувствовалась оттепель, каких-то несколько недель, и будет настоящая весна. В прошлом году мы даже не отметили её День рождения — не нарочно, конечно, просто были слишком заняты, налаживая хотя б подобие нормальных отношений. В этом году я планировал это исправить, устроив ей гигантский праздничный сюрприз, и озеро тоже входило в мои планы. Теперь же я скорее всего буду вынужден снова пропустить и этот её день, и бог знает сколько всего ещё, а все потому, что не в состоянии контролировать свое альтер-эго**, мою темную сторону, которая терзает женщину, которую я люблю. Мысль о том, что мне еще так долго придется пробыть вдали от нее, давила на меня невыносимо, и настроение у меня было мрачнее некуда, я был на грани того, чтобы разрыдаться.
К чести Хеймитча надо сказать, что он ко мне не лез с разговорами. В нашей ситуации было столько неизвестных, что обсуждать ее, что-то планировать сейчас было бессмысленно. И в менее болезненный момент своей жизни я бы высоко ценил и его деликатность, и самопожертвование, ведь фактически он вновь и вновь пекся о моей благополучной будущности, и конца этому было не видать. Но раз уж мир решил встать с ног на голову и стряхнуть нас всех, как отыгравшие фигуры с шахматной доски, даже в нем я уже не мог обрести настоящей опоры.
Ритмичный перестук колес, мелькающие за окном пейзажи и мое все нарастающее унылое оцепенение заставляли меня все ощутимее клевать носом. Погружаясь в вязкую дремоту, я чувствовал спиной подушку на своем сидении, но ткань бытия уже истончалась, туманилась, и тут я увидал перед собой её, и на миг не усомнился в её реальности. Я и не думал сомневаться в присутствии здесь Китнисс — так оно и бывает, когда того, кого больше всего жаждешь видеть, на самом деле не может быть рядом. И если вдруг она появляется так близко — руку протяни — уже не хочется задавать лишних вопросов. Я сам был рад обманываться, лишь бы она была рядом.
На ней было желтое платье с узором из зеленых бабочек, тот самый летний наряд, который был на ней в тот день, когда я ей показывал свой едва только разбитый сад. Тонкие лямки обтягивали ее исполосованные шрамами плечи — теперь я знал, что эти шрамы были на ощупь словно лепестки цветов, когда я касался их губами, и они так сочетались с моими собственными. Она сидела теперь на месте Хеймитча, рассеянно водя тонким пальчиком по поверхности стола. Лицо было обращено к окну, и мне был виден лишь ее профиль. Меня охватил такой беспредельный восторг от её присутствия, что я не удержался, схватил ее беспокойную ладони и поднес к губам: поцеловал кисть, мягкое запястье, на котором билась синяя жилка, внезапно ощутив как сильно я по ней изголодался. Он так дивно пахла, что мне хотелось лишь одного: немедленно прижать ее к себе.
Я так был переполнен радостью, что оказался абсолютно не готов к тому зрелищу, которое предстало моим глазам, когда она медленно ко мне повернулась. Вся левая сторона ее лица была один сплошной кровоподтек, а глаз жутко заплыл. Она по-прежнему была в моих глазах невероятно прекрасна – всё, кроме лица. Я в изумлении уронил ее руку, взгляд затуманился внезапными слезами.
Синяк был намного ужаснее чем тот, что я недавно видел на ее лице. Я это знал. Но это было уже неважно. Не в его величине было дело, а в той бесконечной ненависти к себе, которую я испытывал. Это сотворил с ней я, когда был с ней
Кто-то бешено барабанил дверь, и этот громкий звук выдернул меня из сновидения. Хеймитч тихонько посапывал, прильнув к оконной раме — видно, решил наверстать пропущенный дневной сон. Не спеша его будить, я встал и пошел открывать. Я ожидал увидеть за дверью кого угодно, только не того, кто там на самом деле оказался.
— Привет, Пит. — сказал он и, не дав мне времени ответить, занес кулак. Я ощутил удар прежде, чем до меня дошло, что происходит — он сразу сбил меня с ног.
— Какого черта…? — взревел проснувшийся Хеймитч при виде Гейла, который, сграбастав меня за воротник, резко поднял на ноги. Прежде чем Хеймитч смог смекнуть, что происходит, Гейл еще раз заехал мне кулаком в лицо. Во рту у меня защипало от ржавого привкуса крови из рассеченной изнутри щеки, челюсть ломило от боли. Все разворачивалось как будто в замедленной съемке, хотя, вероятно, с момента, как я ему открыл, прошло за каких-нибудь десять секунд. Однако даже за такой короткий промежуток времени я оказался в состоянии оценить насколько же справедливо то, что меня отделал именно Гейл. Вполне заслуженное мною наказание, и если уж меня не стала лупить Китнисс, то почему бы не тот, кто прежде так долго о ней заботился? Так что я даже не думал давать ему сдачи, ведь я сам был виноват, что спровоцировал его на применение насилия. Вот если бы кому-нибудь другому, невиновному, так наваляли в моем присутствии, я бы уже десять раз внутренне умер. Сам же я даже руки не поднял, чтобы защититься, когда он замахнулся на меня в третий раз.
— Давай, мудила! Так значит не такой уж ты милашка, как оказалось? Давай! Двинь мне, как двинул Китнисс! — он затряс меня, в самом прямом смысле, и, клянусь, я бы рассмеялся, если бы физиономию так адски не сводило от боли.
— Валяй дальше! — сказал я, превозмогая физические муки. — Я это заслужил. Давненько меня как следует не били, — я развел руки в стороны, готовясь покорно принять следующий удар и все прочие его удары, сколько бы их ни было. В этот момент я смирился с тем, что я сын своей матери, раз обошелся с близким человеком прямо как она, и понял, что позволю ему лупить себя за это сколько ему вздумается, и все равно этого будет недостаточной расплатой за то, что я совершил. Однако моя реакция отчего-то его обезоружила и его кулак так и не долетел до моего лица, застыв в воздухе. В этот момент Хеймитч уже оказался на ногах и пытался заслонять меня собой.
– Б..дь! — выругался Гейл, выпуская меня, и я рухнул на пол. Он продолжал изрыгать ругательства, потирая костяшки пальцев на руке, которой он мне вмазал.
Хеймитч помог мне встать.
— Знаешь, не обязательно становиться большой шишкой в правительстве, чтобы дубасить кого тебе вздумается, — достав свою фляжку, Хеймитч приложил холодный металл к моей физиономии. — Будешь и дальше вести себя как бандит с большой дороги, или закончил? — выплюнул он в сторону Гейла.
Гейл схватился рукой за свои темные волосы.
— Да уж, какое удовольствие лупить того, кто не торопится давать сдачи, — пробормотал он раздраженно.
Хеймитч повернулся к нему, и в его хладнокровном спокойствии сквозила скрытая угроза.
— Может, уберешься отсюда, пока я не накатал на тебя жалобу. Не у тебя одного есть связи в Капитолии.
— Нет, — сказал я, прерывая Хеймитча. — как думаешь, тут можно раздобыть мне льда? Я бы хотел поговорить немного с Гейлом с глазу на глаз, — казалось, мне в рот напихали ваты, а челюсть пульсировала от боли. Так мне и надо, подумал я про себя.