Good Again
Шрифт:
Стоило мне сделать пару шагов, как разом заныли все измученные и затекшие мышцы. Напоминание о прошлой ночи. Но внутри я вообще ничего не ощущала — будто меня выскребли до донышка. Я двигалась будто сквозь в липкую смолу, и чувствовала, что скоро пойду ко дну. Позволь я себе это, я меня ждало медленное погружение в море тоски без надежды на спасение, тогда я вообще никогда больше не вышла бы из этой комнаты. Так что я невероятным усилием воли заставила себя двигаться: помылась, с собой осторожностью касаясь тех нежных мест, что несли следы его грубого обращения. По всей поверхности моих ягодиц, по ногам и спине были разбросаны следы
Я была опустошена, никаких чувств в душе. Даже любовь к Питу казалась чем-то далеким, настолько я была измотана, истощена, все, что я могла нащупать внутри — смертельная инертность. Мне хотелось лишь больше не обращать внимания ни на какие внешние раздражители, и предаться отдаться без остатка своему сплину. Не было никого, к кому я могла бы обратиться, никого, кто бы понял меня и то, что со мной случилось, за исключением, может быть, Пита, но его мне как раз хотелось видеть меньше всего.
Меня терзало чувство самоуничижения, презрения к себе. Давно ли я была сильной и независимой. Заботилась в одиночку о своей семье. Теперь же я не узнавала себя в этой жалкой, зависимой от присутствия другого человека женщине, в которую я превратилась. И впервые я усомнилась в том, нужно ли вообще любить в жизни кого-то, и начала подбирать множественные доводы в пользу того, что эта игра вообще не стоила свеч, ибо любовь приносит слишком много боли и страданий. И я была не дальновидней, чем моя собственная мать когда-то, если позволила этому чувству забраться в свое сердце. Да, я была всю дорогу права, страшась брака, но вот от любовной слабости не убереглась. И я даже заняла себя на некоторое время мыслями о том, как соберусь и перееду обратно в свой дом, да там и останусь.
На диване я снова задремала под тяжестью своих душевных мук, и проснулась уже от звонка в дверь. Протирая глаза и заспанное лицо, я открыла и увидала Гейла, который стоял на крыльце с кучей свертков и коробок в руках. Я неуверенно его впустила и указала на стол, куда он мог положить свою ношу.
— Хочешь чаю? — спросила я, стараясь не показывать до какой же степени мне все уже по барабану. И пошла на кухню, чтобы поставить чайник на огонь.
— Не-а, спасибо, не до чаев. График, понимаешь ли, и мои ассистенты-надзиратели все еще на стрёме. Я искал тебя в пекарне, чтобы оставить там все это, но она оказалась на замке.
Я опешила. Пекарня закрыта. Но отметила про себя, что даже эта новость не особенно меня взволновала. Однако от весьма наблюдательного Гейла мое удивление не укрылось, и он последовал за мной к столу.
— А ты не знала, что она закрыта? — спросил он.
Я уже подняла голову, чтобы ответить, когда Гейл вдруг схватил меня за плечи.
— Черт побери, что с твоим лицом?
— Врезалась в дверь, — сказала я с долей сарказма, припомнив, что именно эту версию у нас в Двенадцатом обычно выдвигали жены, угодившие мужьям под горячую руку. Самое то, подумала я.
— Брехня! Да я отделаю этого поганца на раз-два. Где он? — взорвался Гейл.
Чайная чашка полетела в мойку так стремительно, что у нее не было шансов уцелеть — в таком я была гневе. Хватит с меня драчунов, позеров и вообще помешанных на контроле парней! Меня достало, что меня все время пытаются взять так
— Ты ничего не сделаешь, — заорала я. — Явился тут не запылился, год носа не казал. Тебе ведь на меня все это время было плевать, а теперь вот ты рвешься одним махом все якобы решить, хренов герой? — я стояла перед ним, и уперлась ему в грудь пальцем в обвинительном жесте. — Нет у тебя такого права!
— Ты видела свое лицо вообще? И как должен друг, твой старый друг на это реагировать? — он тоже явно злился.
— У Пита все еще бывают приступы от охмора, и у меня порой хватает дурости, чтобы оставаться возле него в такой момент. Но меньше всего нам обоим нужно, чтобы во все это влезал ты. Как будто ты лучше всех понимаешь, через что нам пришлось пройти, и как все это исправить, — я подалась назад, а Гейл явно сдулся. — Он не в ладах с самим собой, — добавила я тихо, и поняла, что на меня вновь накатывает опустошенность. Если мне так хреново, каково же было Питу прошлой ночью, когда он пришел в себя? И я безмолвно застонала, представив, в каком же он должно быть теперь жутком состоянии, раз даже не открыл пекарню.
— Тогда ему нужна помощь, — слова Гейла прервали поток моих мыслей. — Что хорошего в том, чтобы оставалась при нем, рискуя быть убитой? И как это ему поможет? — я видела в его глазах неподдельных страх за меня, и невольно смягчилась по отношению к нему.
— Обычно он меня пальцем не трогает. Но в последнее время у нас обоих был очень нелегкий период, — я усмехнулась, хотя ничего веселого тут не было. — Учитывая, что я порой целыми днями лежу, не вставая с постели, его мучают приступы, и нас обоих — кошмары, это вообще-то чудо, что мы вообще тут что-то сделали, — сказала я уже совершенно серьёзно, смотря правде в глаза: можно было только подивиться результатам нашего труда, учитывая все вышесказанное.
Гейл долго молчал, обдумывая мои слова.
— Из-за депрессии? Поэтому ты остаешься в постели? Как раньше было с твоей матерью?
— Ага. Иногда я лежу целыми днями без движения. Достаточно увидеть во сне Прим и падающие бомбы, и меня выбивает на несколько дней, — он вздрогнул от того, что я так обыденно упомянула Прим, но я продолжила. — И знаешь, кто может в итоге поднять меня с постели? Не мама, и не Хеймитч, не ты. Один лишь Пит. В конце концов я снова беру себя в руки, потому что знаю, что он ждет меня по ту сторону. И порой мне нужно время, чтобы с этим справиться. А порой мы по десять раз за ночь будим друг друга из-за кошмаров, — я уставилась на носки своих ботинок, почувствовав, что смущена. Все это было правдой. Это была оборотная сторона нашей любви, темная сторона, и меня внезапно замутило.
— Такова наша жизнь, — сказала я, больше самой себе, чем Гейлу. — Мне жаль. Я ценю, что ты стремишься меня защищать, но мы с Питом обручены, и должны быть вместе в радости и в горе, даже если случается нечто самое ужасное, что только можно вообразить, — и я пожала плечами так, как будто в этом не было ничего такого выдающегося.
Гейл замотал головой, но я знала его слишком хорошо и понимала, что он все еще оценивает то. что я сказала.
— Знаешь, а я ведь могу увезти тебя из Дистрикта Двенадцать и без твоего согласия. НО я знаю, что если еще есть надежда, что мы когда-нибудь снова станем друзьями, не надо на тебя давить. Китнисс, если это твой выбор, я не буду ничего предпринимать. Но, если я тебе понадоблюсь, я всегда к твоим услугам.