Горькое счастье: Собрание сочинений

Алексеева Лидия Алексеевна

Был ли он, приснился ли когда-то, Бело-синий город мой далекий – Запах просмоленного каната, Водорослей мокрых на припеке? Серых скал нависнувшая груда, Теплая бревенчатая пристань И скользящий парус полногрудый, Свежим ветром выбеленный чисто… Веером раскинут пенный след Той кормы, которой больше нет.

«Садись-ка в лодочку воспоминаний…»

Садись-ка

в лодочку воспоминаний, Не дрогнув веслами, в себя плыви Всё глубже, медленней — и вот сиянье Судьбой задушенной твоей любви. И глубже молодость, где в раннем свете К еще не бывшему на холм бегу, А дальше — серые рыбачьи сети И детство теплое на берегу. А если лодочка пристать забудет, Уйдешь в беспамятство такое ты, Как то, что минуло, и то, что будет, Где повстречаются две темноты…

«Дни идут так странно похожи…»

Дни идут так странно похожи, Что вздохнешь — всё одно и то же. Но на деле это обман, — Каждый миг нам однажды дан. И хотите верьте, не верьте – Но равно рождение смерти. То, что есть, его уже нет, – Только в памяти ложный след.

«Осень тише, золотистей…»

Осень тише, золотистей, Облаков округлы горы. Просто жаль ступать на листья, Так прекрасны их узоры. Поднимаю темно-красный, И табачный, и лимонный – В хрупкой прелести напрасной Только тленью обреченный. Для кого рисунок четкий И горенье красок жарких? Для кого их лёт короткий В золотом осеннем парке?

«У чемоданов строгий вид…»

У чемоданов строгий вид А мебель у стены теснится, — И вновь соринка норовит В моих запутаться ресницах. И подоконник и карниз, В окне поблекший угол крыши Вдруг комом к горлу поднялись И поднимаются всё выше, — И не удержишь больше слез, Как ни скрывай полой газетной, — Пусть счастье здесь не удалось, Пусть дни сменялись незаметно, Пусть впереди иное… Ложь! Стянув ремни на чемодане, Ты в сердце погружаешь нож И поворачиваешь в ране.

«Смотрю в себя как в омут: отражая…»

Смотрю в себя как в омут: отражая Мои глаза, мерцает верхний слой, Но дальше — дальше я себе чужая, Заслонена молчащей глубиной. Зачем мое сознанье — да мое ли? — Зажглось и тлеет в чуждом существе, Как лунный луч, как точка острой боли, Как светлячок в полуночной траве? И те глаза, что я зову моими, Вдруг

прикрывает это существо… И, откликаясь на чужое имя, Я имени не знаю своего.

«Ты, родная, нечасто приходишь ко мне…»

Ты, родная, нечасто приходишь ко мне — Наяву не приходишь, а только во сне. И я счастлива этой нещедрой судьбой, Хоть немного, обманом, побуду с тобой. Ты приходишь спокойна, проста, весела, И во сне я не знаю, что ты умерла. Мы, как прежде, куда-то стремимся вдвоем, Мы, как прежде, торопимся, едем, плывем. И, как прежде, уходят во мглу поезда, Но во сне я не знаю, зачем и куда. Всё неважно в мельканьи ночной суеты, Только радость одна моя верная — ты. И наутро, вернувшись из милого сна, Я вздохну, вспоминая, что снова одна.

«Потерям и слезам уже не видно дна…»

Потерям и слезам уже не видно дна, И песенка моя, как говорится, спета, — Но вот опять, опять зовет меня весна Воздушным золотом прохладного рассвета. И на единый миг мне кажется, что — нет! Что он не может лгать, безоблачный рассвет. И ранняя в кустах проснувшаяся птица, И свежая роса — всё это неспроста, И где-то мудрая сияет красота, И есть за что страдать, и есть о чем томиться!

«Липко пахнет теплый бурьян…»

Липко пахнет теплый бурьян, Столько трав в него вплетено! Мотылек им и сыт, и пьян — Сладко солнечное вино! Трепет бабочки, гуд шмелей, Мирный блеск золотистых пчел — Малый мир, что в жизни своей И без поисков смысл нашел. Вот прополз грузноватый жук И метнулась вкось стрекоза. Я в высокой траве лежу И от света щурю глаза. И приветствую малых сих, Тех, которым я не нужна, Но которыми в серый стих Золотая нить вплетена.

«Так мягок был декабрь…»

Так мягок был декабрь, Что вишня зацвела, Что захотелось петь, – А жизнь почти прошла. И солнечную вязь Моих запевших строк Перечеркнул Холодный ветерок.

МОЕМУ ПОКОЛЕНИЮ

С облаков наплывают летучие тени В чащу кленов, осин и берез. Мы – последние листья на ветке осенней, Многих ветер, играя, унес. Но пока еще солнце проходит по кругу И последняя птица поет, Мы дрожим на ветру и киваем друг другу, Собираясь в прощальный полет. И о счастье зеленом своем вспоминая, Лист листу, торопясь, говорит… А когда облетит наша ветка родная, Всех нас ласковый снег усмирит. Май, 1987.