Город без людей

Ханчерлиоглу Орхан

— Что ты читаешь?

— Ах, не спрашивай... Это «Twenty four hours» [72] Бромфельда. Помнишь, мы видели этой зимой фильм? Играл Грегори Пек...

— Обожаю этого парня.

— Ты права, очень милый мальчик.

— Когда кончишь, дай и мне почитать. Можно?

— Конечно... Я хочу, чтобы ты обязательно прочла. Там есть интересные типы... Гектор Чемпьин, Джим Тавнер...

— Какое совпадение! Я тоже на днях читала роман Бромфельда.

— Какой же?

72

«Двадцать

четыре часа» (англ.).

— «The man who bad everything» [73] .

— Ax, я прочла его прошлым летом. Поистине шедевр!

Рана ханым-эфенди вытянула ноги. Взгляд ее лениво скользнул по огромной репродукции с картины Труайона «Boeufs se rendant au labour» [74] . Она поднесла к ярко-красным губам сигарету, глубоко затянулась и принялась пускать голубые кольца.

— Ты слышала, супруги Джунейт едут в Париж.

— Да? Как чудесно! Бедняжка Мюжгян ничего не видела. Пусть хоть немного посмотрит свет.

73

«Человек, который имел все» (англ.).

74

Известная картина французского художника Труайона (1813—1865) «Быки, идущие на работу».

— Ее муж — скверное существо, дорогая. Я не говорю про Европу... Он перестал приводить ее даже в клуб «Мода» [75] .

— Ах, он мне так не нравится!

— Ты права, милая. Действительно отвратительный тип.

— Не понимаю, как можно выходить замуж за человека, который не в состоянии организовать даже простого путешествия в Европу.

— Вот именно.

— Мюжгян-ханым не знает языка. Интересно, как она будет изъясняться в Париже...

75

Мода — живописное местечко на берегу Мраморного моря.

— Чудачка, наняла какую-то мадемуазель и вот уже неделю лихорадочно изучает французский. Что скажешь на это?

— Ха-ха-ха! Как раз по ее уму!

— А вы когда едете?

— Через месяц... Сначала в Лондон, оттуда в Париж и, возможно, в Рим.

Рана ханым-эфенди выпустила к потолку дюжину голубых колец.

Элени на кухне прикидывала, в котором часу бей-эфенди вернется из французского консульства и придет к ней.

«Хоть бы не очень поздно. Вчера опять не дал выспаться...»

Из кухонного окна хорошо было видно улицу.

Если ханым-эфенди выходила из дому, то уже не появлялась целый день. Сегодня от парикмахера она поедет куда-нибудь пить чай, оттуда — прямо на вечер во французское консульство. Встречаться с мужем в чужих домах стало ее обычаем.

У Элени было достаточно времени, чтобы отдохнуть и подготовить себя к бурной ночи.

Она открыла окно. Как ярко светит солнце! По тротуару брели уличные торговцы.

Внимание Мехмеда. сидевшего на корточках в тени забора, привлекли две женщины, которые, покачивая бедрами, спускались по лестнице дома на

противоположной стороне улицы. Одна из них сделала знак рукой шоферу такси, стоящему неподалеку. Машина проворно развернулась и подкатила к тротуару. Дамы скрылись в авто, оставив на улице запах весны.

Продавец бубликов поставил на землю лоток, перевел дух и пробормотал:

— Да, не ходят пешком эти женщины...

Мехмед поднял на него глаза, улыбнулся.

— А почему не ходят?

— Откуда я знаю? Не ходят, и все.

Продавец бубликов вскинул на голову лоток и быстро зашагал к пустырю в конце улицы, где ватага ребятишек собралась поиграть в футбол.

Солнце палило нещадно.

Мехмед, разморенный зноем, привалился к корзине с бобами, вытянул ноги. Торговать не хотелось. Охваченный истомой, он усталым взором разглядывал прохожих.

Мимо прошел мужчина с портфелем, присматриваясь к номерам домов, громоздящихся по обе стороны улицы.

Издали, с пустыря, долетели возгласы ребят, гоняющих мяч.

Открылась застекленная дверь. По мраморной лестнице не спеша спустилась служанка. Взглянув на Мехмеда, она направилась к мясной лавке на углу.

Проползла поливочная машина муниципалитета, выбрасывая в стороны широкие струи воды. Штанины брюк Мехмеда намокли. Дома окутались прохладой.

Распахнулось окно. В нем показалась полуобнаженная девушка. Звонкий голос волной пронесся по улице, над которой клубился горячий пар. До ушей Мехмеда донеслась песня. Никогда в жизни не понять ему этих слов. Он задрал голову. Белоснежное тело извивалось под розовей комбинацией, божественное, счастливое.

К нежному взволнованному пению примешался многоголосый вопль с пустыря:

— Го-о-о-о-ол!..

Шум нарастал. Послышались аплодисменты.

Из мясной лавки вышла служанка. В руках ее был сверток. Проходя мимо Мехмеда, она остановилась, заглянула в корзину:

— Почем?

— Двести! — сердито бросил Мехмед, не спуская глаз с девушки в розовой комбинации.

— С ума спятил? Где это видано, чтобы бобы стоили двести курушей?!

Мехмед метнул взгляд на бобы, которые в другое время отдал бы, не торгуясь, за сто пятьдесят, даже за сто курушей. Его глаза готовы были выскочить из орбит.

— Захочешь — купишь! — выпалил он гневно.

Женщина молча отошла, медленно поднялась по мраморной лестнице, открыла застекленную дверь, исчезла.

Мехмед недобро улыбнулся с чувством превосходства, шмыгнул носом. Песня девушки по-прежнему ласкала его слух.

Рядом остановился спортивный кабриолет канареечного цвета с откинутым верхом. В машине сидели двое молодых людей. Свист и автомобильный гудок на мгновение заглушили песню.

В ответ из окна на первом этаже замахали руками. Через минуту на мраморной лестнице показались две девушки. Громко хохоча, они сели в кабриолет. Мотор глухо заурчал, и машина со скоростью ветра помчалась по улице.

Мехмед опять вскинул голову. Впился глазами в полуобнаженное тело. Упругие груди под розовой комбинацией вздрагивали, трепетали в такт песне.

У корзины с бобами остановился старик в потрепанном костюме. В руках он держал плетеную сумку, из которой торчали перья зеленого лука.

— Почем бобы, сынок? — спросил он дрожащим голосом.

Опять Мехмеда потревожили! Он с трудом оторвал взгляд от груди молодой девушки и злобно посмотрел на старика.

— Эти бобы не по твоим зубам! — сказал он, словно плюнул. — Они слишком молодые...