Город, где ничего не случается

Калько Анастасия Александровна

– Шушарами раньше называли крыс. И, наверное, в этом поселке их водилось очень много...

– А, ясно, - скорее из вежливости поддакнула Милена.
– В общем, главный уже отправил туда ребят, собрать побольше инфы, они тебе скинут, когда все узнают.

– Супер. Кого отправил?

– Алену и Стаса.

– Прекрасно, с ними работать - одно удовольствие.

– Смотри к обеду "мыло", - напомнила Милена, - они должны за это время обернуться.

– Обязательно.

– Я был прав, - триумфально вскинул голову Морской.
– Думаю, его быстро расколют, и он, лишь бы не ехать в Ладожский СИЗО, где рукой подать до родни тех девчонок, которых они эксплуатировали, а ждать суда в Колпине, в относительно нормальных условиях, будет разговорчив!

–

Витя, - Вероника остановилась возле ограды детского сада, - можно задать тебе один вопрос? Не по работе, лично?

Из-за густых, подстриженных кустов доносились голоса и смех играющей детворы. Уже распустилась сирень, и прохладный утренний воздух был наполнен ее первым нежным ароматом. Виктор какое-то время молчал, рассматривая светло-сиреневые гроздья первых цветов и рассеянно поглаживая кончиками пальцев одну из них.

– Спрашивай, - наконец сказал он.

– А почему ты так жаждешь не просто уничтожить "Релакс", но и разделаться буквально со всеми, кто там работал?
– спросила Ника.
– Почему ты так разъярился, когда узнал о нем? И вообще избегаешь иметь дело с подобными бизнесменами, хотя многие деловары этим не брезгуют, некоторые даже бравируют: "Ни на чем не огребешь такого бабла, как на чьей-то голой заднице!".

– Пойдем, присядем, в ногах правды нет, а история длинная, - Морской кивнул в сторону лавочки под двумя пышными зелеными липами. Его лицо дрогнуло и закаменело, и Вероника поняла, что попала в цель.

– Как раз на 15 метров от детсада отошли, можно и покурить, - Морской достал "Трисурер".
– В общем, ты своим вопросом попала в яблочко. У меня ко всем этим "релаксам" личный счет имеется.

Они закурили. Глядя мимо Вероники куда-то вдаль, Виктор продолжал:

– Пока я учился в Питере, такие вот, выражаться не буду, погубили тетину старшую дочь. Дина, первая красавица школы, умница, вслед за мной на золотую медаль шла. И вот в последний школьный год за ней начал приударять хлыщ - красивый, как ди Каприо в "Титанике", при деньгах, не то, что стригунки-одноклассники; красиво ухаживал... Я с тех пор этот "Титаник" видеть не могу! Да... В общем, он ее опутал, вогнал в долги. А потом уже другие люди, рангом повыше, дали понять Дине, что долги отдавать надо, а если денег нет - то отрабатывать.

Виктор говорил спокойно, но чувствовалось, что это не безразличие, а от того, что вся боль уже закончилась, выболела. Брови сдвинулись, уголок рта подергивался.

– Бросила школу, стала все чаще исчезать из дома. А однажды вообще ушла и не вернулась. А потом в ее вещах нашли справку, результаты теста на СПИД. Положительные. Что с ней случилось - узнать так и не удалось. То ли уехала втайне, от позора. То ли наложила на себя руки. А может, хозяева убили... Как отработанный станок утилизировали, - слова давались Морскому все труднее, словно у него пересохло в горле.
– Или кто-то из клиентов отомстил за то, что она его заразила... Тетя все еще хочет верить, что Дина жива. А я... Я в 14 лет полгода ждал мать, когда она однажды вечером ушла за околицу искать Алешку. Так и не дождался. Вернее, дождался. Весной нашли, когда снег стаял. В овраге под обрывом. И с тех пор я в чудеса не верю.

Вероника осторожно положила ему руку на плечо. Морской благодарно накрыл ладонью ее пальцы.

– Тогда я ничего не мог сделать, - тихо сказал он, - тетя мне в Питер не сообщала, только когда на лето приехал, узнал... Не знал; не вмешался; не спас. Тогда их лавочку быстро прикрыли: отец одной из девчонок, егерь из лесничества, собрал товарищей, пришли в боулинг, где вся эта шваль околачивалась, и всех постреляли. Но Динку-то это не вернуло. А теперь, когда новая шваль появилась и начала наших девочек в рабство загребать, школьниц втягивать, расклад уже другой - я здесь человек не последний, уже не пацан девятнадцатилетний, силу имею и могу защитить других девушек от того болота, в которое уже затянуло мою двоюродную сестру!

Он поднял голову, и Вероника снова увидела жесткую линию рта и стальной блеск глаз.

– Ты

тогда не был ни в чем виноват, - сказала она.
– Даже если бы сразу узнал. Тогда никто ничего не мог с ними поделать...

– Егерь так не считал и смог отплатить за честь своей дочери, - отрезал Виктор.
– А я в это время в Питере конспекты строчил и над учебниками корпел, пока здесь медленно убивали мою сестру.

– Они уже поплатились и за нее, и за других, - Вероника замялась.
– А если бы ты тогда тоже пришел с ружьем в боулинг, то сейчас не смог бы так легко разделаться с "Релаксом" и вообще не стал бы тем, кто ты есть сейчас.

– Да, ты права, - не сразу ответил Виктор, - и я тоже это понимаю, но все равно... Я устал терять близких людей. К двадцати годам - уже пятеро. Дядя не мог смириться с исчезновением Дины. Все бегал, искал дочь, пытался хоть что-то выяснить. Ну и, видно, узнал что-то, тщательно скрываемое. В милиции дело почти сразу закрыли: мол, пьяная драка, обычное дело. А дядя больше кружки пива в субботу отродясь не пил. Но тогда у нас не было возможности доказывать правду, а местным долдонам разбираться лень: если все очевидно, то чего париться - можно закрыть дело и не валандаться. Это сейчас бы они у меня сайгаками заскакали, - он сжал кулак, постукивая по колену. Ника, глядя на его руки, снова как наяву ощутила, какими нежными и ласковыми они были вчера; как он дотрагивался до ее груди - словно касался лилий в Приоратском пруду, и щекам снова стало тесно и жарко. Нежность и сила, ласка и стальная непреклонность, мальчишеский озорной кураж и жесткий прагматизм делового человека - все эти противоположности прекрасно уживались в этом человеке, с которым она познакомилась всего несколько дней назад и который прочно занял ее мысли... "Нашла время об этом думать! И перед Наумом неловко - ведь он ВСЕ понял, но ничего не говорит потому, что это будет сложный разговор. Он уже не первый год пытается за мной поухаживать, а я кормлю его "завтраками". И сюда помогать мне он приехал не просто так, хотя после трудного судебного процесса охотнее съездил бы в горы, поднялся бы на очередную вершину или занялся бы своим любимым сноубордингом! Да, я его ценю, как друга. Но он-то хочет другого..."

Ника прервала эту мысль на полуслове, решив подумать об этом в другое время. Сейчас не до личных дел. Сначала нужно закончить "дело о пешках", и отвлекаться нельзя. Кротовы все еще под следствием, а их дом - под дамокловым мечом аукциона. Вот что сейчас самое важное.

– Летние лагеря для подростков уже взяты под контроль, - Морской предложил ей руку, и они отправились дальше по улице под липами. День был солнечным, деревья охотно делились своим ароматом и густой тенью, и идти под ними было приятно.
– Другие места для массового отдыха молодежи тоже мониторят. Чем скорее мы прихватим настоящего торговца, тем скорее с Кротовых снимут подозрение, и Астафьеву останется только съесть свой ботинок без соли, если это он придумал таким образом лишить меня голосов на выборах.

В разговоре снова возникла пауза, но, к счастью, в Краснопехотском нет таких расстояний, как в Петербурге, и Виктор с Вероникой уже остановились у входа в городскую администрацию, окруженную пышными розовыми кустами. Аромат роз заглушал все остальные запахи.

– Ты уже продумала, как подступишься к Ионову и Астафьеву, если пробьешься к ним?

– Буду надеяться на экспромт.

– Если что, я здесь. У меня кое-какие дела в мэрии, - Виктор посторонился, пропуская Нику в дверях вперед.

"И в совхоз ты тоже совершенно случайно ехал мимо гостиницы, и меня у остановки дожидался тоже случайно. Угу... Интересное совпадение, вот только что-то не верится в него!".

*

Разговор на повышенных тонах Вероника услышала, еще не дойдя до приемной мэра Краснопехотского, Ионова Е. В., если верить табличке на двери.

– ... только тупить хорошо умеет, - прозвучало окончание фразы.
– Влип, дебил, вытаскивай его теперь!

– Щас. ... ему, а не вытаскивание! Сам наблудил, полез к бабе в номер, пусть теперь получает, что заслужил!