Господин следователь 6
Шрифт:
— Увы, господин Чернавский, в письмах можно решить далеко не все, — покачал головой редактор. — Многие авторы очень ранимы. Они не допускают даже малейшего изменения в своих текстах. Да что там — некоторые очень обижаются, если редакция исправляет орфографические ошибки. Говорят — это авторский стиль! Но у вас все более серьезно. Нам необходимо внести правки в сказку. Причем, правки серьезные, потому что иначе ее не пропустит цензура! Если все согласовывать по почте, это займет много времени. У меня уже готова верстка для восьми номеров — на два месяца, а цензура
— Цензура не желает пропускать сказку? — удивился я. — Что может быть крамольного в приключениях деревянного человека?
Лейкин полез в стол, вытащил папку. Похоже, здесь уже не рукопись, а гранки. А еще — письма цензора.
— Я бы и сам не заметил, но цензор отыскал немало революционных высказываний и выражений. Имеются марксистские воззрения.
Я вытаращился на редактора, а господин Лейкин принялся шелестеть страницам:
— Вот, начнем с самого начала. Папа Карло, который создал деревянного мальчика из полена — это, часом не Карл Маркс?
— Упаси боже! Это старый столяр, да еще и любящий пропустить по стаканчику со своим другом Джузеппе.
— А вот цензор полагает, что вы, таким образом, маскируете идею формирования нового человека — человека труда. И, именно папа Карло, словно Карл Маркс, вытесал из полена пролетария.
— Буратино — пролетарий? — обалдел я. — Да он — лодырь и лоботряс. Променял возможность учиться в школе на приключения. Работать он не желает. Пустился вслед за двумя мошенниками. Какой уж он пролетарий?
Лейкин только пожал плечами и продолжил зачитывать претензии цензуры.
— Так, в конце все уходят в волшебную страну. Это не намек на свершившуюся революцию? Новый мир? Опять-таки — нападки на частную собственность.
— А собственность-то при чем?
— Ну папа Карло забрал все игрушки, а ведь они собственность Карабаса-Барабаса. Еще… — Лейкин снова зашелестел страницами. — Вот, еще такая странность. Вы пишете, что «Папа Карло оттолкнул Карабаса-Барабаса, ударил дубинкой Дуремара и дал пинка лисе Алисе». А почему вы не стали наказывать кота? Базилио — мерзкая личность.
— Котиков обижать нельзя, — веско сказал я. Вздохнув, спросил: — Николай Александрович, уверен, что вы, как опытный издатель, знаете, как обойти все подводные камни. Итак…?
— Обойти просто. Надо, чтобы в конце сказки все игрушки признали Буратино своим царем. Вот и все. В этом случае у цензуры снимаются все вопросы.
— Так и пусть признают, — согласился я. — Пусть в конце сказки куклы кричат: «Буратино на царство!» Или на княжество.
— Замечательно! — просиял Лейкин. — Если вы не станете возражать, я дам именно такую концовку. Пожалуй, князь Буратино звучит интереснее. Буратино — имя ведь не склоняется? Если Буратину — то не звучит.
— Господин Лейкин, — спросила Анька, но сбилась, голос сошел на писк. Прокашлявшись, барышня спросила: — А ваши изменения повлияют на оплату — на гонорар авторов?
Издатель с уважением посмотрел на девчонку и помотал головой:
— Нет-нет. Все строчки на месте, мы внесем лишь малюсенькие изменения.
— Тогда, как говорит Иван Александрович —
Анька, когда я такое говорил? А если и говорил, не стоит повторять.
— Николай Александрович, это все? Или нет? — спросил я. Мне уже было жарко в шинели.
— Еще не все, — хмыкнул Лейкин. Отложив сторону одну папку, полез за другой. — Вот здесь ваше «Обыкновенное чудо». Опять скажу — отлично! Почти гениально! Я давал цензору вашу рукопись и попросил дать предварительную оценку. Он говорит, что нужно убрать некоторые намеки.
— Например? — спросил я, хотя уже предполагал, что может не понравится. И не ошибся.
— Ну, скажем — необходимо убрать фразу, которую говорит король — мол, мне попала шлея под мантию. Это может дать читателю намек на некоторые действия императора. Скажем, на упрямство…
— Шлея под мантию — звучит интереснее. Но, если желаете — убирайте. А чем вы замените?
— Да хотя бы — у меня плохое настроение. Еще нужно убрать про предков короля — ну, одного задушили, второго отравили, третьего в глаз чем-то острым ткнули. Это же намек на прадеда нашего государя, и на прочих императоров.
— Убирайте, — махнул я рукой.
Лейкин был на седьмом небе от счастья.
— Господин Чернавский, как же с вами приятно иметь дело! — заявил он. — Если бы все авторы были настолько покладистыми — редакторы бы горя не знали.
Вот-вот… Как раз в том и дело, что я не настоящий автор. Как говорят — не свое, так и не жалко.
.
[1] Действительный тайный советник и выдающийся ученый Петр Петрович Семенов получил приставку Тян-Шанский в 1906 году за заслуги в открытии и исследовании горной страны Тянь-Шань.
Глава шестая
Синие гусары под снегом лежат!
Матушка велела «выгулять» свой костюм, а заодно и пальто со шляпой. Дескать — новая «тройка» должна «обноситься», чтобы мне не чувствовать себя скованным. А нам послезавтра выезжать, билеты куплены. Осталось только вещи собрать. Вещи, как мне кажется, маменька уже с неделю собирает. То ли дело я. И вещей-то всего ничего. Два мундира (один в чемодане, второй на себя), шинель да пальто. А еще фуражка и котелок (не тот, в котором кашу варят, а головной убор). Нижнее белье, рубашки, воротнички, галстуки… А еще кое-какие книги, конспекты.
Что, уже в чемодан еле-еле вмещается? Чего-то много набирается. Откуда столько барахла взялось?
Но прогуляться я всегда рад. Одичал тут, с учебниками. Но одному идти скучно. Маменька занята… Спустился вниз, постучал в комнату для гостей, где обитает моя кухарка.
Нюшка, как всегда, при деле. Читает какую-то книгу. Что, интересно? Но лень выяснять.
— Анна Игнатьевна, гулять пойдете?
— Гулять? Пешком или на извозчике?
— Анна, бога побойся, — возмутился я. — Ты с барыней и так неделю катаешься. Скоро забудешь как ножками по земле ходить. Или того хуже — обрастешь шерстью, заберешься на дерево и станешь ленивцем.