Господин следователь 6
Шрифт:
Я поднял руку, подзывая официанта.
— Сколько с нас?
— Два пятьдесят, — отозвался тот.
— Ага, — кинул я трешку на стол. — Сдачи не надо.
— Иван, и это все? — удивился Прохоров.
— А что еще? — пожал я плечами. — Я с тобой посидел, что тебе еще надо?
— Так ты хотя бы скажи — что мы скоты, подлецы.
— Почему подлецы? Напротив — вы молодцы. Все сделали так, как надо. Все в традициях нынешнего времени. И от меня избавились, и место себе заранее забронировали. Но ты, Прохоров, коленки-то свои береги. А заодно и штаны. Если на колени часто падать станешь — протрешь, да останешься без штанов.
[1]
[2] Не врут. Главному герою следует подождать годик, и здесь откроют ресторан.
Глава седьмая
Месть — странное блюдо
— Пешком или на извозчике? — спросил я у Нюшки.
— М-м…— промычала девчонка.
Сам бы с удовольствием прошелся пешком, чтобы утрясти сведения, полученные у своего недавнего «друга». Но судя по мычанию барышни, третье пирожное оказалось лишним.
Все ясно. Придется брать извозчика. Вон, стоит один в ожидании. И всего за гривенник. А чего так дешево? А, конкуренция высокая.
Эх, чучело, даже в экипаж еле-еле влезает. Пришлось малость помочь.
— И не надо меня так пихать… — пробурчала моя прислуга, усаживаясь на жесткую скамейку. — И деньги изводите зря. Из-за вас у меня теперь пузо болит, и на этого… на студента, рубля полтора ушло. Мы за такие деньги два раза бы кофе попили, с пирожными, а вы козла кормите.
Опять из моего лексикона. Нахваталась барышня дурацких слов. Пузико у нее болит. Не надо было три пирожных трескать. Козлушка, она козлушка и есть. Ну, должны же быть у нее человеческие слабости?
Если женщину обозвать козлушкой, это вызывает улыбку, а коли мужчина козел — отвращение. Почему так? Что козлы, а что козы — милейшие и умнейшие существа. Вон, мою Нюшку взять… Козлы, кстати, тоже ребята неплохие. Это я про животных, если кто не понял.
— Пузо у тебя пройдет, да и козла, как ты моего сокурсника обозвала, кормил не зря, — хмыкнул я. — Кое-что интересное для себя узнал. Да и ты тоже. Интересно было?
— Ага, — кивнула Анька.
Я как-то обещал рассказать — как же сын вице-губернатора оказался в провинции. Оттягивал, потому что сам толком не понимал — за что? Вот, теперь и рассказывать не нужно.
— Так что, Анна Игнатьевна, за информацию, сколько не плати, не переплатишь. А за такую, что я сегодня узнал — тем более. Я бы и сотню отдал, не жалко.
Но у Анны имелось собственное мнение.
— Обошелся бы Прохоров одной бутылкой. Я раньше-то студентов совсем по другому представляла. Думала, они приличные люди, как вы. А у этого тужурка такая, которую наш пастух не наденет. А наденет — коровы разбегутся.
— Коровы не разбегутся, — со значением ответил я. Подумав, добавил: — А вот козы, твои младшие сестры — эти могут.
После всего услышанного от Прохорова я испытывал двоякое чувство. С одной стороны — некое облегчение от того, что я нигде и ни в чем не замешан. Против государя не выступал, заговорщиком не был, поэтому имею полное право вершить закон и порядок. С другой — где-то в глубине души до сих пор не стерся романтический флер, окружавший имена революционеров, борцов за правое дело. Вот, вроде бы, и я могу считать себя таким, кто пытался улучшить и изменить наш мир.
То, что студент-математик Императорского университета и, возможно, мой друг (уверен, что подобных друзей следует в сортире топить) Завьялов написал донос на более удачливого товарища, меня не слишком-то
Прости, Димыч, так получилось. Но ты же у нас талантливый, еще напишешь! У тебя уже четыре работы опубликованы, одна даже в иностранном журнале. А деньгами, если не врут организаторы, я с тобой честно потом поделюсь.
Искать правду или бить морду не стал, но так уж совпало, что в оргкомитете был мой хороший знакомый, можно даже сказать — друг детства… только не моего детства, а моего отца. Приятель потом не мог понять — отчего зарубили такую прекрасную работу, а когда узнал, долго ныл, да еще и пытался обвинять меня в мелочности. Дескать — нужно быть выше обстоятельств и прощать друзьям их ошибки. Так я и простил. И ошибку, и подлость.
И чем эта эпоха отличается от моей? Да ничем. Что, господа студенты благородными были, не способными на подлость? Ага, как же.
Вот, господин Завьялов решил занять место более удачливого студента-математика в Берлине, у какого-то Веерштрасса. Чернавский в этой жизни не пропадет, а командировка в Берлин ему самому важнее. Кстати, а кто такой Веерштрасс? Видимо, какой-то выдающийся математик, стажировка у которого способствует дальнейшей карьере.
Забавно. В этом мире, в отличие от того, у меня научная карьера не сложилась. А там, скорее всего, я уже был бы в докторантуре. Тема докторской предварительно оговорена — «Интервенция на Русском Севере в 1918–1920 годы». Жаль, отечественные источники по данной теме раскиданы по разным архивам — как областным, так и столичным, но это полбеды. Поезжу, посижу в архивах, поизучаю. А вот с европейскими — особенно, с английскими документами, все сложнее. Тут и командировку нужно выбивать, и деньги искать. А в свете последних событий — так и вообще работа в архивах за рубежом накрывалась медным тазом. Хорошо, что многие документы опубликованы, кое-что удастся на сайтах отыскать, но все равно — работы немало.
А вот сейчас Интервенция уже не так интересна. Взялся бы за XIX век… Что-нибудь такое, о деятельности судебных следователей. Нет — о следователях, это скорее для кандидатской, даже если брать не регион, а Россию. Узковато и маловато для докторской. Значит, о роли Окружных судов в Российской империи. Тема не слишком изученная, но это и хорошо. И от оппонентов отбиваться легче, и сам эту тему изнутри знаю.
Мечтай-мечтай. Кто знает, если удастся вернуться, то в каком состоянии? Может, работе учителя в школе буду рад?
Дома мы с Анькой разбежались по своим комнатам. До ужина еще два часа, успею чего-нибудь почитать. Ухватил свежий номер «Вестника Европы», полистал. Наткнулся на повесть Александра Эртеля «Волхонская барышня». Эртель — фамилия, вроде и знакомая. Где слышал? Нет, эту фамилию видел на памятнике, что стоит на Новодевичьем кладбище. Не запомнил бы, но рядом могила Чехова.
Если похоронен рядом с Антоном Павловичем, так возможно, что и писатель неплохой?
О чем там повесть? Так. Едет с ямщиком какой-то барин в оленьей дохе, записывает песни в книжечку. А ямщик ему выдает: «За рекою кобель бреша, А мой милка кудри чеша…»