Господин следователь. Книга седьмая
Шрифт:
— А что с отцом?
— Борис Голицын погиб на войне. Как я полагаю — он знать не знал и ведать не ведал о дочери. Но Анька своим отцом считает Игната Сизнева — того, кто ее вырастил. Кстати, совершенно правильно считает.
— Как интересно и романтично!
Глаза у Леночки прямо-таки загорелись. Ага, как в романах — незаконнорожденное дитя седого графа, ставший наследником огромного состояния и титула. Кто там у нас такой имеется? А, Пьер Безухов — сын екатерининского вельможи.
— А почему тетушка отказалась признать племянницу? — удивилась Леночка. — Мне кажется — она должна
Ох, какая она у меня еще наивная девчонка. Но верю, что Лена бы не отказалась от племянницы или племянника.
— Лена, не знаю, чем руководствовалась госпожа Левашова, но факт остается фактом. Племянницу она не признала — пусть это останется на ее совести, а коль скоро, Голицыны не у дел, то раз мы с маменькой все это затеяли, нам и расхлебывать. Понятно, что Аню в ее прежнем состоянии оставлять нельзя, но и с будущим у нее пока неопределенно. Пока у меня простая задача — барышня должна закончить гимназию, получить аттестат.
До Циркуляра «О сокращении гимназического образования» (сиречь, «циркуляра о кухаркиных детях») еще время есть, но все равно нужно спешить. У нас ведь всегда так — «во исполнении вышестоящих указаний», начнутся перегибы на местах.
— Раньше она собиралась заняться каким-то делом, что прибыль приносит, — продолжил я, — заводик кирпичный открыть, а теперь мечтает поступить на Женские медицинские курсы.
— Но курсы закрыли! — удивилась Леночка. — Из моего класса две девочки мечтали туда поступить — но набора нет.
— Батюшка мне говорил, что он планирует перевести курсы из ведения военного министерства себе, — сказал я. — В МВД врачи позарез нужны, так почему бы курсы не восстановить? Понятно, что это не сегодня, но в следующем году, надеюсь, опять откроют набор.
— Эх, какая жалость, — огорчилась моя невеста. — Девочки-то не знают!
— Так об этом пока знает всего несколько человек, — улыбнулся я. — Государь, товарищ министра с супругой, а еще я. Теперь еще и ты знаешь. Но у меня просьба — пусть это пока останется нашей тайной? Мало ли что может быть. А вдруг не удастся в следующем году обучение возобновить? Вдруг военное министерство упрется, начнутся согласования, переписка. С нашей бюрократией перевод может не год занять, а целых два.
Леночка какое-то время сидела молча, о чем-то размышляла, потом спросила:
— Ваня, а в чем моя роль? Ольга Николаевна попросила, чтобы я приняла участие в судьбе Ани, а мне пока ничего в голову не приходит.
— Леночка, а ты помнишь сказку о Золушке? — поинтересовался я.
— Разумеется помню, — вскинула брови барышня. — Сама подумала, что Аня — это Золушка, а Ольга Николаевна решила стать феей-крестной.
— А вот здесь ты ошибаешься, потому что фея-крестная — это ты.
— Я?!
Ох, какая красивая у меня невеста, когда изумляется. Разумеется, она у меня всегда красивая, но сейчас особенно. Даже ротик от изумления открыла.
Пока Анна Николаевна не смотрит, надо быстренько поцеловать у любимой нижнюю губу. А теперь верхнюю. Успел!
— Ты уже приняла участие, — хмыкнул я. — Ведь это ты подарила Ане свое пальто, а еще юбку
— Ну и что? Вещи, пусть и приличные, но я из них выросла.
— Вот-вот… Я-то думал, что привезу в Санкт-Петербург кухарку, а привез барышню. Знаешь, никогда не считал себя дураком, но не задумывался — как может женщину изменить одежда! Привез бы девчонку в сарафане, в какой-нибудь шушуне — осталась бы она Нюшкой, а коли привез в наряде барышни, иной расклад. (Не стал говорить, что маменька поначалу испугалась — а не украл ли мальчик себе невесту?) На кухарку бы и внимания не обратили, а вот на барышню… Маменька посмотрела, едва слезу не пустила. Вспомнила подружку, свою молодость. Так что, это ты для крестьянки и платье наколдовала, и туфельки. Бала, правда, там не было, не до развлечений, но впечатление Анна произвела. Так что, любимая моя, придется тебе оставаться в роли доброй феи и дальше.
— Всегда представляла себе фею-крестную как даму в возрасте, — с сомнением покачала Леночка головой.
— У фей возраста не бывает, — заметил я. — Все феи юные и красивые, как ты. Но ты у меня нынче не гимназистка, а целая учительница иностранных языков. Так что, придется соответствовать. Не удивлюсь, если среди твоих учениц окажутся барышни, старше тебя.
— А почти все меня старше, — усмехнулась моя невеста. — Восьмой класс — это будущие домашние учительницы и учительницы земских школ. Они к нам со всей губернии понаехали. Только две барышни мои одноклассницы, а остальные уже и гимназии позаканчивали, даже поработать успели. И двадцать лет есть, и двадцать два. Одной даже двадцать семь!
Я только развел руками. Судьба педагога такая — быть старше своего собственного возраста, а иначе уважать не станут.
— А теперь скажи-ка мне дорогой жених, — сузила глаза Леночка. — Уж не уготована ли тебе в сказке роль принца? Того самого, что с хрустальным башмачком бегал? Не считай, что я ревную… Хотя…
Невеста немножко замешкалась, потом решилась:
— Да, мой Ванечка, врать не стану — ревную. Одно дело, если красивая барышня простая крестьянка, твоя прислуга — к ней и ревновать неприлично, совсем другое — княжна.
— Ну, она не княжна, а крестьянка. Это раз. А два — так мне, в этой сказке, скорее роль братца уготована. В старой версии «Золушки» только сестры у девушки были, а теперь, вишь, будет и братец. Это я к тому, чтобы ты не удивлялась, если Аня меня по имени назовет.
Я вкратце пересказал Лене эпопею с нашими московскими родственниками и их требованием нам с Анькой обращаться к друг к другу по имени.
— Тогда, наверное, имеет смысл, чтобы Аня и меня называла просто по имени? — предложила Лена. — Иначе стану себя неловко чувствовать.
— Ни в коем случае! — замахал я руками. — У тебя все равно статус выше. Ты учительница, она гимназистка. Я-то как-нибудь переживу, если кто-то услышит, а тебе нельзя.
Нам с Анькой было гораздо проще, пока она меня по имени и отчеству называла. Теперь обратно перейти уже не получится. Главное, чтобы на людях не вырвалось.
— И что же я должна делать? — недоумевала Лена.
— А ничего. Главное, чтобы ты ничему не удивлялась, — посоветовал я и мрачно добавил: — Особенно нашей козе.