Гость из будущего. Том 3
Шрифт:
После ужина вечером того же дня на нашу дачу словно мотыльки на свет слетелась разношёрстная и многочисленная компания, среди которой была не только молодёжь. Например, нас посетили режиссёр Владимир Басов и Валентина Титова, а так же очень странная компания в составе: Иван Пырьев, Лионелла Пырьева-Скирда, Олег Стриженов и Люда Марченко. Ещё на «рюмочку чая» заглянули наши неизменные соседи: Юрий Чулюкин и две Натальи — Фатеева и Кустинская. А где-то ближе к половине десятого подошли: Василий Шукшин, Белла Ахмадулина, Андрей Тарковский, Валентина Малявина и поэт-сценарист Геннадий Шпаликов.
К
— А я Наташку Гончарову понимаю, — с жаром высказалась Ахмадулина. — Вышла замуж за гуляку, за картёжника, за бабника, который на неё внимания не обращал. А тут красавец мужчина, кавалергард, француз. Многие бы на её месте закрутили бы маленькую интрижку.
— Ерунда, — отмахнулся Басов, — она знала за кого выходила! Пушкин был гений. К сожалению, у многих гениев есть свои маленькие и большие недостатки. Да и потом по последним данным, ваш Дантес был из этих самых, ха-ха-ха.
— Из каких? — отчего-то перепугался дядя Йося и тут же перекрестился.
— Владимир Павлович намекает, что Дантес и усыновивший его барон Геккерн жили не как сын и отец, а как муж и жена, — пробурчал я.
— Свят-свят, — пробормотал дядя Йося.
— Враньё! — с чувством выкрикнула Белла Ахмадулина. — И я была о вас, Феллини, лучшего мнения.
— Об этом есть воспоминания князя Александра Трубецкого, — проворчал я, обругав себя, что вмешался в этот бесполезный спор.
— Беллочка! — вдруг вступился за меня Иван Пырьев. — Поверь мне, что это очень запутанная история. Когда по распоряжению товарища Сталина здесь в Ленинграде на «Совкино» в 1927 году стали снимать фильм про Александра Сергеевича, то сценаристы, подняв архивы, за голову схватились. Выходило так, что сам царь Николай Первый добивался Натальи Гончаровой. А Дантеса в этом любовном треугольнике сделали просто разменной монетой. Тогда об этом весь Санкт-Петербург говорил.
— А я помню! — загудел Владимир Басов. — Я это кино ещё пацаном посмотрел. Кстати, фильм так и назывался «Поэт и царь»! Умели раньше снимать, не то, что сейчас.
И сразу после этих слов в гостиной поднялся невообразимый шум. Женская половина кинулась отчаянно отстаивать честь беззащитной Наташи. Мужчины же настаивали, что «бедная» Гончарова сама во всём виновата, ибо нечего было крутить хвостом, и думать нужно было, прежде всего, головой. Хорошо, что в этот момент на веранде зазвучала лирическая композиция «Besame mucho» в исполнении Сары Монтьель, и мы с Нонной не сговариваясь, поспешили на танцпол. Спорить об Александре Пушкине, жизнь которого без обнародованных архивов являлась тайной за семью печатями, не было никакого желания.
— Как прошла ваша творческая встреча? — прошептал я на ухо своей милой подруги, когда мы обнялись в танце.
— Хотела об этом поговорить наедине, — буркнула она.
— Это сейчас самое укромное место в доме, — улыбнулся я, кивнув на мирно танцующие пары.
— Ты же знаешь, что я ездила
— Это же хорошо, — шепнул я, вспомнив, что нас сегодня провожали примерно так же.
— Хорошо-то хорошо, — помрачнела Нонна. — Только я случайно стала свидетельницей разговора Хейфица и Козинцева, которые за кулисами, после творческой встречи, говорили о тебе. Я не уверена, но, кажется, Козинцев сказал, что с тобой пора что-то решать. И не плохо бы тебя, выскочку, убрать с киностудии вообще. Сердцем чувствую, не дадут они спокойно работать. Давай переедем в Москву. Тебе ведь сегодня сам Пырьев предложил перебраться на «Мосфильм».
«Да уж, Иван Александрович меня сегодня просто огорошил, — вспомнил я недавний разговор с кинорежиссёром, с которым случайно пересёкся в „Доме творчества“ по приезде из Сестрорецка. — Не зря он заглянул на чай. Только у него на киностудии скоро появятся свои большие проблемы. Да и „Мосфильм“ слишком близок к киношному начальству, и там мне по-настоящему развернуться не дадут. А здесь под покровительством первого секретаря обкома Козинцева и Хейфица я как-нибудь переживу».
— Поверь мне, Нонночка, всё будет хорошо, — улыбнулся я, чмокнув свою подругу в щёку. — Я даже Фурцевой не по зубам. Некогда заниматься переездами, нужно ковать железо, пока горячо. У меня такие планы, что Наполеону даже и не снилось.
И тут Сара Монтьель допела последний куплет, магнитофон несколько секунд тихо затрещал стандартными аудио помехами, а потом заиграл наивный и немного глупый твист в исполнении квартета «Аккорд»:
Я пушистый маленький котёнок,
Не ловил ни разу я мышей,
Но где бы я ни появился, где бы ни остановился,
Слышу от больших и малышей:
— Кис! Кис!
И только мы с Нонной, как и все на веранде, принялись «отжигать» под эту кис-кис музыку, ко мне подошёл Василий Шукшин в чёрных солнцезащитных очках.
— Нонночка, извини, дорогая, я твоего Феллини заберу на две минуты. Верну в целости и сохранности. Слово режиссёра.
Я пожал плечами. Нонна сказала, что время пошло, указав на наручные часы. А Василий Макарович молча потянул меня на улицу. К тому времени на крыльце для гостей играл на гитаре Леонид Быков. Он пел песню «Любовь настала», которую я перетащил из будущего для его дебютной кинокомедии «Зайчик». И народ, особенно слабый пол, слушал Леонида Фёдоровича как заворожённый.
«Не нравится мне это дело», — подумал я, когда Шукшин повернул на задний двор дачи. А там, в полутьме нас уже поджидал Владимир Высоцкий. Он смолил сигаретку, огонёк которой ярко светился в вечерних сумерках, глядел в одну точку, и о чём-то сосредоточено размышлял. «Быть или не быть, вот в чём вопрос», — усмехнулся я про себя.