Гость из будущего. Том 3
Шрифт:
— И ты во всё это веришь? — Владимир Семёнович схватил меня за рукав рубашки.
— Я верю фактам, — проворчал я. — Останков поэта нет, внешнее сходство имеет место быть, характер и письменные почерки совпадают. А как оно было на самом деле знает только Творец небесный и секретные архивы России 19-го века, которые пока никто раскрывать не спешит. Хорошо, допустим, что Пушкин после дуэли погиб. Тогда почему родная жена не была на похоронах и приехала на могилу дорого и любимого мужа только спустя два года?
— Либо не любила, либо знала, что гроб пустой, —
— Давай я тебе лучше про замечательную сказку «Конёк-Горбунок» расскажу, которую Ершов написал совместно с Александром Сергеевичем, — протараторил я уже в коридоре «Дома творчества» и тут же прочитал небольшой отрывок:
У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
— Вопрос, — хохотнул я, — как звали старинушку и его сыновей?
— Никак не звали, это сказка, — прорычал недовольный Владимир Высоцкий. — И не увиливай от ответа.
— А я и не увиливаю, — пробурчал я уже на крыльце, вдохнув свежего наполненного приятной влагой воздуха посёлка Комарова. — Старинушка — это старик Державин, старший и средний сыновья — это друзья Пушкина: Иван Пущин и Антон Дельвиг. А младший дурак — это сам Александр Сергеевич.
— Это почему же Пушкин — дурак? — с таким видом зарычал будущий кумир миллионов, что ещё немного, и он бросился бы в драку.
— Потому что не надо было поднимать золотое перо жар птицы, — улыбнулся я, примирительно подняв две руки вверх. — Так как нет ничего хуже, чем участь придворного поэта, который вынужден выполнять разные царские хотелки. Я же говорю, сказка с большим смыслом. А что касается Ленина, то ты вроде уже взрослый мужчина и сам должен находить ответы на простейшие вопросы.
— Ладно, пойдём работать, — мгновенно успокоился Владимир Высоцкий.
Тем же поздним вечером традиционные посиделки на даче начались с хвастливого рассказа Савелия Крамарова о том, как он выступил перед передовиками производства, которых в кинотеатре «Ленинград» собралось более тысячи человек.
— Приехали мы значит вовремя, тютелька в тютельку, народу тьма, — тараторил Сава, пока остальные пили чай, кофе и разливное молодое вино, подаренное кем-то из зрителей. — Сначала Кеша Смоктуновский прочитал что-то из «Гамлета», затем Владимир Павлович Басов рассказал, как надо снимать кино, потом вышел Сергей Фёдорович Бондарчук и коротенечко минут так на пятнадцать-двадцать поведал о «Войне и мире». Я смотрю, люди хоть и хлопают, но кое-где кое-кто уже стал клевать носом. Ещё чуть-чуть и в зале раздастся храп. Ха-ха.
— И тут на сцену выходишь ты, надежда всего нашего советского кинематографа, — буркнул я, чем вызвал смех среди всей компании дачников и немногочисленных гостей.
Кстати, сегодня к нам на огонёк заглянуло всего три человека: Василий Шукшин, Михаил Казаков и Наталья Фатеева. Остальных отпугнули — либо разыгравшийся на улице дождь, либо накопившаяся за
— Да! И тут выхожу я! — загоготал Крамаров. — Здравствуйте, говорю, товарищи передовики, скажите: «много вам попили крови разные проходимцы-бюрократы?». Они хором: «да!». Тогда представьте выступление такого бюрократа перед членами нашего правительства. И как дал я этот монолог, все от смеха буквально попадали. Пол трясётся, сцена вибрирует. Товарищ Фурцева показывает мне кулак и требует, чтобы я, значит, закруглялся. Ну, а мне чё, жалко? Я откланялся, искупался в овациях и вышел за кулисы, водички попить. И вдруг слышу через пару секунд, весь зал скандирует: «Крамаров! Крамаров!». Пришлось по второму разу монолог прочитать. Ха-ха-ха!
— Да, Савка, — крякнул Высоцкий, — довыступался ты надолго.
— Вот увидишь, тебя завтра из всех творческих бригад вычеркнут, — поддакнул Лев Прыгунов.
— Сава, дорогой ты мой человек, никого не слушай, — дядя Йося Шурухт погладил Крамарова по голове и подлил ему горячего чая. — 7-го в субботу фестиваль заканчивается, а 8-го в воскресенье мы все с вами летим в Петрозаводск на творческую встречу-концерт.
— И я с вами лечу? — испугался Андрей Миронов.
— Нет, Андрюша, это распространяется только на тех, кто снимался в детективе, — успокоила своего коллегу Наталья Фатеева.
— Ты, Андрюша, летишь в Нарьян-Мар, — буркнул Прыгунов, и вся компания согнулась пополам от гомерического хохота.
— Очень смешно, — пролепетал Миронов и сам же захохотал.
— И что это будет за концерт? — вдруг как бы невзначай поинтересовался Михаил Казаков, мемуары которого мне доводилось читать, и в них он честно признавался, что являлся внештатным сотрудником КГБ.
— Не знаю как другие киностудии, но наш «Ленфильм» в этой пятилетке взял на себя повышенные обязательства в деле пропаганды советского кино и советской культуры, — ответил я. — Как вы считаете, товарищ Козаков, нужно приобщать народ к прекрасному или нет?
Не понятно как, но дядя Йося моментально просчитал ситуацию и мой серьёзный тон воспринял ещё более серьезно, поэтому с жаром добавил:
— Как справедливо заметил товарищ Хрущёв: «Нашему народу нужно боевое революционное искусство». Так не пожалеем своих творческих сил в деле построения коммунизма! Мы и в Петрозаводск полетим и в Нарьян-Мар, если это конечно нужно партии и правительству.
После слов о партии и правительстве в гостиной повисла гнетущая тишина. Видов, Прыгунов, Миронов, Фатеева, Крамаров, сёстры Вертинские и моя Нонна Новосядлова вдруг усиленно принялись пить кофе, заедая его свежими баранками. А Высоцкий, перестав перебирать струны на любимой семиструнной гитаре, стал всматриваться на то, как по стеклу окна расползаются дождевые капли.