Гостиница 'Сигма'
Шрифт:
– Рассказать о Бете Персея?
– Да.
Зарика прикрыла глаза.
– Как сейчас вижу перед собой эту удивительную звезду, - тихо сказала она.
– И не мудрено: "Альберт", выходя из последней пульсации, вынырнул слишком далеко от цели полета - пульсатор у нас был потрепанный, чиненый-перечиненый, и капитан со штурманом решили не рисковать. Так что мы, войдя в трехмерку, шли к Алголю на обычной ионной тяге целых четыре с половиной года.
Борца присвистнул.
– Экипаж немного роптал из-за вынужденной задержки, а я об этом не жалела, - продолжала Зарика.
– Все свободное время я проводила в обсерваторном отсеке, у телескопа, который был нацелен на голову дьявола...
– Зарика перехватила недоуменный взгляд Борцы и пояснила: -
– С греческого?
– С арабского.
– А зачем вы летели к Бете Персея?
– спросил Борца.
Зарика задумалась.
– Тут двумя словами не ответишь, - сказала она.
– Надо сделать прыжок в глубокую историю.
– История - моя страсть.
– А что ты знаешь, Борца, об этой звезде?
– спросила Зарика.
– Видишь ли, звезды - не моя стихия...
– замялся Борца.
– Но ты же окончил Звездную академию?
– удивилась Зарика.
– Верно, - согласился Борца.
– Но я был там, можно сказать, исключением.
– Которое подтверждает общее правило?
– Примерно. Ребята меня прозвали Изобретатель, и недаром: я с первого курса возмечтал о машине синтеза, потом увлекся еще историей, только вот к звездам оставался равнодушным.
– Почему же ты пошел в Звездную академию?
– Ошибся, могу тебе признаться, - вздохнул Борца.
– Думал, полюблю звезды. Презираешь?
Зарика погладила руку Борцы:
– Глупый, я люблю тебя. Ну, а что касается того, что тебя к звездам не влечет...
– Зарика подумала и закончила: - В конце концов, и Солнце - тоже звезда.
– Хорошо сказано, - задумчиво произнес Борца.
– Солнце тоже звезда. К сожалению, иногда люди забывают об этом.
– Знаешь, звезда звезде рознь, - сказала Зарика.
– В полете я убедилась: звезды - как люди, каждая на свой манер. Не бывает двух похожих звезд, как и двух одинаковых людей.
– Ты обещала рассказать о Бете Персея, - напомнил Борца.
– Координационный совет недаром направил нас к этой звезде, продолжала Зарика.
– Она давно волновала землян. Тем, что отличалась от соседок. Те сияли ровно, а эта то меркла, то вспыхивала снова. Монтанари открыл, что Бета Персея периодически меняет свой блеск, еще в 1672 году. В ту пору все делали не спеша. Больше сотни лет прошло, прежде чем астроном Гудрайк - это произошло в 1782 году - исследовал таинственную звезду Алголь. Оказалось, что Бета Персея - двойная звезда. Люди к тому времени знали, конечно, двойные звезды, но Бета Персея была двойной звездой особого рода: обе ее половины были настолько тесно прижаты друг к другу, что различить их в телескоп было невозможно. На помощь пришла математика, кропотливые расчеты. Получилось, что обе звезды очень быстро вращаются вокруг общего центра тяжести: полный период обращения двух звезд составляет - в земных единицах - двое суток двадцать часов сорок восемь минут пятьдесят пять секунд!..
– Вот это память!
– поразился Борца.
– Не удивляйся. Мы, альбертиане, много лет жили этой звездой, - сказала Зарика.
– Я знаю ее биографию лучше, чем собственную.
– А что в ней такого?
– Видишь ли, людям известно несколько сотен затменно-двойных звезд, но Бета Персея на особом счету. Астрофизики Земли считали, что экспедиция "Альберта" должна помочь разгадке магнетизма. Кое-какие данные мы, конечно, привезли. Ну, а расшифровать их - это уж дело ученых Земли. Мы, альбертиане, свое сделали, - заключила Зарика.
По палатам они расходились неохотно. Так много нужно было рассказать друг другу! Но режим есть режим.
– Если бы ты знал, какое это царственное зрелище - двойная звезда Алголь с близкого расстояния!
– сказала однажды Зарика, и глаза ее заблестели.
– В человеческом языке нет слов, чтобы передать ее красоту. Даже снимки, даже фильмы - не то. Разве что стихи... Но писать их я не умею. Потом, попозже, когда "Альберт" лег на стационарную орбиту, превратившись в заурядный спутник Беты Персея, это
– Зарика задумалась.
– Представь себе два океана, которые вращаются друг относительно друга. Вращаются - и никак не сольются. Один океан голубой, с красными прожилками, время от времени из него выскакивают золотистые протуберанцы. Другой океан - темно-вишневый, волны его медлительны, словно засыпающая лава. В этом огненном океане высилась кирпично-красная гора, поразительно похожая на фигуру человека. Не знаю, то ли тени виноваты, то ли движение "Альберта", с борта которого я вела наблюдение, но мне казалось, что фигура не является неподвижной. Она вроде бы то слегка наклонялась, то снова выпрямлялась. Мне чудилось только ты не смейся, пожалуйста!
– что это какой-то ученый ставит на звезде чудовищные по масштабу опыты. Представляешь? Вокруг него в кипящей лаве нарождаются новые химические элементы, синтезируются атомные ядра, бушуют вихри огня, а он стоит по колено в огне и невозмутимо руководит опытами... Ну вот, я так и знала, что ты будешь смеяться!.. Нет, умом-то я понимала, что все это страшная чепуха. Как бы тебе объяснить... Просто я играла сама с собой в такую игру. Я была тогда совсем девчонка. Что ты бормочешь, Борца?
– Ничего.
– Я же вижу, ты шевелишь губами.
– Тебе показалось, Зарика, - сказал Борца.
А назавтра, когда они встретились после утреннего обхода врача, Борца, немного смущаясь, сунул Зарике сложенный вчетверо пластиковый листок.
– Что это?
– спросила Зарика.
– Так... не спалось вчера... После твоих рассказов о Бете Персея, сказал Борца.
– Ну и что?
– Попытался я, понимаешь, представить себе этого самого физика там, на звезде...
– Какого физика?
– все еще не понимала Зарика.
– Да этого твоего ученого. Который там, по колено в огне, руководит опытами.
– Человек-гора, понятно, - кивнула Зарика.
– Только ты прочитай, когда останешься одна, ладно?
– попросил Борца.
Когда Борцу пригласили на очередную процедуру, Зарика развернула листок и прочла стихи Борцы. Стихи наивные, но в чем-то милые - быть может, благодаря своей непосредственности. В них говорилось о звезде, которая светит оттого, что в глубинах ее пылает лава идей, теснятся вихри огня, будто беспокойные мысли. Похоже, что какой-то космический Фарадей ставит здесь свои эксперименты, на чем свет стоит ругая неловких помощников. Опыты не получаются, но физик упорен - он ставит их и в десятый, и в сотый, и в тысячный раз. И вот он, успех! На исполинской ладони изобретателя горит груда алмазов. Но что это? Физик-гигант внезапно швыряет драгоценные каменья под ноги, в огненную лаву. Он жертвует новорожденными алмазами для того, чтобы звезда разгорелась еще ярче...
Зарика иногда расспрашивала Борцу о Федоре Икарове, о легендарном капитане Икарове, которого счастливец Борца - подумать только!
– видел собственными глазами, мог общаться с ним: он поступил на первый курс, когда Икаров заканчивал Звездную академию.
– Какой он был?
– спрашивала Зарика.
– Ну, какой, какой! Обыкновенный парень, - отвечал Борца.
– Даже сутулился немного. В плечах широкий.
– Сильный?..
– Чемпион по дзю-до.
– Солнечной системы?
– Нет, академии. Это тоже не так мало. Ребята у нас были - дай бог, произнес Борца и умолк, погрузившись в воспоминания.
– Но чем-то же отличался Икаров от остальных?
– не отставала Зарика.
– Отличался, - соглашался Борца.
– Он лучше всех учлетов перегрузки переносил. Эх, разлетелись наши кто куда: по звездам, как по гнездам, заключил он ходким присловьем.
Зарике это присловье было незнакомо. Девушка сообразила, что оно родилось, по-видимому, уже после старта "Альберта".