Государев наместник

Полотнянко Николай Алексеевич

В комнату за Васяткой вошли два казака, подхватили походный сундук, свернутую в тюки одежду и понесли грузить на телегу. Богдан Матвеевич окинул прощальным взглядом жилище и вышел вслед за ними.

– Всё ли готово к молебну? – спросил он у Кунакова.

– Поп Агафон ждёт, пока мы тронемся, – ответил дьяк. – Народ на лугу весь в сборе.

Хитрово сел на коня и шагом направил его к воротам. За ним, чуть приотстав, ехали Кунаков и Приклонский. Когда Хитрово выехал из ворот, тяжело ударил государев набатный колокол. Его звук далеко разнёсся вокруг. Толпы людей на лугу, расположенные с небольшими промежутками друг от друга, согласно своего предназначения,

зашевелились и устремили взгляды к острогу. Воевода, развернув коня, перекрестился на надвратный образ Спаса Нерукотворного и направился к лугу. Выехав на середину перед людьми, Хитрово сошёл с коня, за ним спешились Кунаков и Приклонский.

От острога донеслось молитвенное пение, из распахнутых настежь ворот вышел поп Агафон с иконой Спаса Нерукотворного в руках, за ним диакон и клиросные служки. Хитрово опустился на колени, за ним преклонились и все ратные и работные люди. Начался молебен. Молились о здравии великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича, а также о даровании православным людям божьей помощи в трудах по утверждению засечной черты и нового града Синбирска на Волге. Диакон совершил перед иконой каждение, затем первым приложился к ней воевода Хитрово, а далее другие люди, даже чуваши и мордва, кто ещё обретался в язычествах. А таких было немало, свет христианства только – только начал проникать в эти глухоманные пределы, а церковные звоны были редки и не перекликались друг с другом.

Богдан Матвеевич садился на коня, когда к нему подъехал сотник Агапов получить приказание.

– Иди, сотник, до Тагайской сторожи, по пути расставляй махальщиков через каждые две версты, – сказал воевода. – Пусти станицу до Синбирской горы, пусть всё проведают.

Вскоре казачья сотня на рысях прошла мимо начальных людей по направлению к Тагайской стороже. За ней двинулись в путь темниковские лесорубы, молодые и рослые мужики с топорами, засунутыми за опояски, в армяках и лаптях косого плетения, какие носили эрзя. Работные люди приказчика Авдеева, из-под Алатыря, тоже были с топорами и выделялись войлочными шляпами на головах и лаптями своего чувашского плетения. За ними низкорослые крепконогие лошадки везли телеги с лопатами, кирками, рогожными кулями с сухарями и рыбой. Замыкали походное строение стрельцы, вооружённые пищалями, которые они несли на плече, одетые в однообразные бурые кафтаны. У каждого стрельца на поясе были сабля, пороховница и ложка.

Вослед уходящим со стен острога махали руками те, кто оставался в нём. Заливчато трезвонил церковный колокол. Кунаков и Приклонский поехали провожать Хитрово до ближайшей сторожи. К ней на протяжении четырёх вёрст из острога шли тарасы, поставленные прошлым летом. Осенние дожди и весеннее половодье сказались на их состоянии, земля в срубах просела, в трёхсаженном рву стояла вода.

– Примечай, Приклонский, – сказал воевода. – Люди тебе оставлены, пора приступать к работам, земля подсохла. Я не совсем ухожу, буду и здесь. Спрос учиню строгий.

– Людишки без дела сидеть не будут, – ответил карсунский воевода. – Только ты, Богдан Матвеевич, всех под себя не забирай.

– Хватит людишек и на Карсун! Скоро подойдут еще работные люди из Нижегородского уезда. Дьяк Григорий Петрович остаётся их ждать.

У первой сторожи они расстались. Богдан Матвеевич, сопровождаемый Васяткой, обочь от потока людей и возов отправился вперёд, а Приклонский и Кунаков долго стояли, наблюдая, как в толпе мелькает его высокая красная шапка.

Сёмка Ротов, когда скрылись из глаз стены

острога, от радости перекрестился. Он едва смог сомкнуть глаза этой ночью, всё чудилось, что Федьку поймали и уже за ним самим идут стрельцы. Утром он понял, что брат ушёл, правда страх, что его возьмут в розыск и начнут бить, не проходил до тех пор, пока Сёмка не увидел, как возле съезжей избы бьют батогами тюремного караульщика. Чужое горе освежило казачье сердце надеждой, что беду пронесёт мимо. А когда острог скрылся из глаз, он уверовал в свое счастье и, свистнув, бросился впереди своей станицы вскачь.

Сотник Агапов назначил его старшим над семью казаками. Они должны были идти, не рыская по сторонам, до места, которое было известно как Тагайская сторожа. Она появилась в прошлом году. Во время своих разъездов на ногайской стороне казаки устраивали здесь ночёвки, построив для этого большой шалаш близ двух изб пашенной мордвы, пришедших сюда из-за Суры лет двадцать назад.

К Тагайской стороже казаки подъехали, когда солнце поднялось на свою предельную высоту. Было жарко, и они спешились возле ручья со свежей ключевой водой. Вокруг стояла тишина, крестьяне, пользуясь погожим днем, были в поле. Старая мордовка, оставленная на хозяйстве с ребятишками, копошилась в огороде. Увидев казаков, она приветливо помахала им рукой и снова наклонилась к земле.

Шалаш за зиму пришёл в непригодность, обрушился набок, и надо было строить новый. Сёмка одного казака оставил с конями, а остальных послал за жердями и ветками. Лес был рядом, казаки скоро нарубили лапника, берёзовых жердей и устроили жилище.

– Для себя избу сделали, – сказал Сёмка. – Теперь, ребята, стройте хоромы для воеводы. Да лапник берите погуще и подухмянее.

– Может, сначала потрескаем толокна да соснём, – предложил кто-то из казаков.

– Ступайте, ребята! – озлился Сёмка. – Неровен час, накостыляю кой-кому взашей!

– Да я не к тому молвил, – сказал любитель полежебочничать. – У наших молодцов обычай таков: где просторно, тут и спать ложись.

– Коли ты так востёр, я тебе другое скажу, – усмехнулся Сёмка. – Казак поцелует куму, а её губы зубами хвать, и в суму!

Казаки расхохотались.

– Кончай балаболить! Ступайте за ветками, да пожелтелые не тащите.

Привлеченные появлением чужих людей, из-за изб и плетней стали выглядывать ребятишки, а более смелые подходили ближе.

– Идите сюда, ребята, – позвал их Сёмка.

Русоголовый паренёк приблизился к нему вплотную и что-то сказал по-эрзянски.

– Вот беда! Не понять, что говорит, – Сёмка взял паренька за руку, достал из-за пазухи сухарь и положил в ладонь. – Это сухарь! Хлеб!

Сёмка достал ещё несколько сухарей.

– Иди, отдай ребятам.

Шалаш для воеводы построили с особым тщанием, высокий, чтобы тот мог заходить в него, не пригибаясь. Из жердей, срубив неровности и сучки, сделали лавку и на неё навалили лапника. Сёмка сел на неё и остался доволен.

– Ступайте, ребята, отдыхать, а я здесь завалюсь на боярской перине.

В шалаше свежо и терпко пахло хвоей. Сёмка лег на лапник и сунул под голову шапку. «Где сегодня Федька? – подумал он, смеживая веки. – Может, до Волги добежал, а может, нет. Теперь ему до конца дней придётся обретаться по шалашам да пещерам. Приеду домой, что матери скажу?»

Вечером Сёмка с одним казаком выехали встречать Хитрово, который должен быть близко. Оставшиеся на Тагайской стороже казаки заготавливали дрова для костров, выволакивая из леса в поле на конях упавшие деревья.